Цветы всегда молчат
Шрифт:
В эти дни лучшей ее подругой стала мадам Мишо: ее не интересовали тайны, зато интересовали наряды. И тут, в лице Латои, она встречала полную поддержку и понимание. Что ж, в совершенстве выучиться искусству обольщать – а правильный выбор одежды здесь едва ли не на первом месте – никогда не лишне.
Латоя улыбнулась, приложила руку к груди и восстановила дыхание, как учил рыжий доктор. Колокольчик затих, и на нее снизошло спокойствие, сулившее негу и глубокий сон. И, прежде чем соскользнуть в его сладостные объятия, она вдруг подумала, что глаза у того мужчины были красивыми и, кажется, карими. И она была бы совсем не против проверить это наяву.
Замок Берри-Поерой
Тяжелые шаги гулким эхом раздавались под сводами старинного замка. Воздух здесь был затхлым. Со стен занавесями свешивалась паутина. Под потолком покачивались летучие мыши. Тишина царила такая, что казалась густой и осязаемой, хоть режь ножом. И даже Белая леди с Синей дамой – единственные, правда, бесплотные жительницы этих величественных руин – куда-то спрятались, словно подтверждая байку о том, что призраки боятся людей.
А жаль, ибо их внезапный ночной гость стоил внимания. Он был коренаст и кряжист, будто старый дуб. Лицо его скрывала маска, зловеще поблескивающая в неверном свете луны, с любопытством заглядывавшей во все щели и выщербины. До самого пола алой лавой струился плащ. Однако, несмотря на свое царственное убранство, любитель древностей ощутимо нервничал и мерил зал, в прежние времена служивший тронным, широкими шагами, которые и порождали эхо.
Но самый яркий свет бил из высокого стрельчатого окна: казалось, луна намеревалась через это отверстие затопить своим сиянием весь замок. Косые лунные лучи выпукло очерчивали постамент, расположенный посреди залы и напоминавший каменное ложе… На такое обычно кладут юных дев, дабы принести их в жертву.
Так же подумал и этот человек, на мгновение приостанавливая свое, подобное маятнику, движение… Те, кого он столь нетерпеливо ждал, опаздывали, и это несказанно злило его.
Наконец пространство вокруг завибрировало сиреневатыми всполохами, и из этой зыбкой завесы стали появляться люди. Первыми оказались двое: высокий темноволосый мужчина, который нежно прижимал к себе тоненькую, как тростинка, женщину. В свете луны ее волосы приобрели необычный оттенок рыжего перламутра, ниспадая до осиной талии и сияющим ореолом окружая нежное личико. Человек в маске невольно залюбовался ею, отметив себе, что слухи о внешности юной хозяйки Глоум-Хилла отнюдь не преувеличены.
Однако ее сопровождающий был явно не рад такому вниманию к своей спутнице и смерил любителя маскарада недовольным и даже злым взглядом. Тот и представить себе прежде не мог, что черные глаза умеют быть настолько холодными… И неизвестно, чем бы закончилась эта дуэль взглядов, если бы позади пары не раздался шум, а потом из сиреневого марева не вылетел бы прямо в полосу лунного света, неприлично чертыхаясь, рыжеволосый молодой человек в светлом клетчатом костюме. Мало кто признал бы в нем сейчас гордого герцога Брайджерри. Но этот малый, сухо кивнув присутствующим, встав с колен и отряхнув брюки, стал неотрывно смотреть на трепещущий и мерцающий вход в пространственный коридор. И когда оттуда наконец показались последние участники будущего действа, а именно Гастон Ленуа, левитировавший перед собой безжизненную девушку, тотчас же вскочил и направился к ним. Подхватил на руки покоившееся на воздухе тело и понес к тому самому каменному ложу, что ранее с таким тщанием вымыла своим светом луна.
Ленуа оглядел собравшихся, потер руки и проговорил радостным, возбужденным голосом:
– Друзья мои, вам не кажется, что пора бы уже завершить начатое?!
Хотя друзей у него здесь не было.
Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1878 год, двумя часами ранее
После жарких ласк Колдер привлек Мейв к себе и буквально провалился в сон. Он видел все будто со стороны в свете факела. Вокруг – клубилась тьма, казалось, мохнатая и живая, она тянула к невольному актеру свои лапы. Тот,
кого выделял свет, тоже был Темным. За спиной его трепетали горящие черные крылья. Бледное лицо склонялось к… тонкой шейке молодой женщины, лежащей в его объятиях. Ее длинные волосы расплавленной лавой стекались на пол, а нежная кожа слегка светилась… Но привлекло не это, а занятие, поглотившее крылатого… Он жадными глотками пил кровь рыжеволосой…О, какой восхитительный аромат! Какой упоительный вкус! Настоящий божественный Нектар! Еще! Еще! Не напиться!
Вдруг тело в руках начало биться – ее одурманенный организм все же цеплялся за жизнь. Пришлось крепче сжать, чтобы сделать еще несколько глубоких глотков… И вот женщина перестала сопротивляться, обмякла и похолодела… И тут – только тут! – крылатый смог остановиться. И в следующую минуту взглянул на произошедшее уже человеческими глазами…
– Нет! – осознание содеянного пронзило насквозь. – Нет! Пожалуйста, пожалуйста… Только не умирай! Господи, умоляю, забери мою жизнь, только верни ее… Пожалуйста! Обещаю, я даже не приближусь к ней! Только пусть живет! Пусть цветет! Господи, прошу!..
Колдер со стоном распахнул глаза. Сердце колотилось так, словно намеревалось пробить грудную клетку… Воздуха не хватало. Липкий страх капельками ледяного пота стекал по позвоночнику… Несколько секунд он не решался бросить взгляд в сторону жены. Сон был таким реалистичным. Вкус. Запах. Неужели…
Он еще раз глубоко вздохнул и наконец посмотрел на Мифэнви. Она спокойно спала, ее маленькая грудь мерно вздымалась, а на манящих губах играла легкая улыбка.
Благодарю тебя, Господи, если Тебе нужна благодарность презренного демона!
Колдер сполз с кровати, подошел к окну и уперся пылающим лбом в холодное стекло. Он не знал, сколько простоял так, до того, как ее нежные руки обняли его со спины. Ее соски затвердели (в спальне, когда затухал камин, становилось ощутимо прохладно), и это возбуждало.
Он обернулся, заключил ее в объятия. Она подняла личико, глаза ее сверкали в ярких отблесках луны.
– Тебе приснилось, что ты пьешь меня?
Он только кивнул.
– Не волнуйся, любимый, однажды мы…
– О, Мейв, ты назвала меня «любимым»? – Голос его дрожал и прерывался от переполняющих эмоций…
– А как же иначе? – удивилась она. – Я же люблю тебя…
– Ты же босиком! Простудишься! – он подхватил ее на руки и понес на кровать.
Уложил и аккуратно, опираясь на руки, опустился сверху.
– Светлая моя! Ясная! Незабудка ненаглядная!
Он осыпал поцелуями, чуть сумасшедшими и горячими, каждый дюйм ее хрупкого тела. Она подавалась навстречу и тихонько охала. Ласки становились все жарче и опускались все ниже. Когда же он добрался до самого заветного и самого сладенького местечка, приникнув к нему, как истомленный жаждой путник, она всхлипнула и заметалась по подушкам… Она бормотала что-то нечленораздельное, судорожно сжимала простыни, приподымала бедра, чтобы его язык мог проникнуть в сладостные сокровенные недра… Когда она уже была в шаге от того, чтобы рухнуть в бездну наслаждения, он остановился и резко вошел в нее. Она вскрикнула, схватившись руками за изголовье кровати и обвивая его бедра ногами. Теперь – никаких поцелуев, никакой нежности. Он двигался яростно и мощно, заставляя содрогаться, исторгая рыдания…
– Сильнее, пожалуйста… – прошептала она, и он согнул ее ноги в коленях, погружаясь еще глубже, ускоряя темп.
Это было дико и неистово. Он брал ее жестко и беспощадно, желая утолить свою почти болезненную жажду. Она отдавалась полностью, теснее прижимаясь к нему, будто желала прорасти.
К пику наслаждения они пришли вместе и вместе унеслись в сверкающую пропасть.
Когда дыхание выровнялось и вернулась способность говорить, Колдер поднес ее тонкую ладонь к губам, галантно поцеловал и прошептал еще хриплым от недавней страсти голосом: