Цыганка во тьме

– Это что за… – дыхание перехватило, но это был уже не только страх. Силуэт казался ей хорошо знакомым. Родным. – Саша? Ты зачем пришёл? Хочешь забрать – забирай! – Силуэт стоял неподвижно. Тётка с отчаянием перешла на крик – А не можешь, так отстань! И не приходи больше! – прокричала Тётка и швырнула в него бутылку с остатками водки. Звон разбитой бутылки она не услышала. Её словно поглотило слипшееся облако из мух. В этот же момент мухи, словно освобождённые от обременительной обязанности, ринулись в разные стороны, и, не понимая, как они тут оказались, ошалелые разлетелись кто куда.

Тётка упала на колени и заплакала:

– Прости меня, Саша, прости! – сквозь плач произнесла она, а потом упала на бок и так заснула. На полу.

6

Через несколько месяцев тайных, но абсолютно невинных, встреч Ваня привёл Тамару к себе домой, чтобы представить родителям. Поступок этот шёл вразрез с цыганскими традициями, ведь родителям молодого человека полагалось идти в дом невесты свататься: накрыть стол и попросить у старших отдать девушку в их семью. Но у Тамары не было родителей, а из старших родственников, кроме сестры, она никого не знала. Такое у цыган бывает редко, например, в тех случаях, когда семья переехала из другого города или страны, или живёт, умышленно не поддерживая отношений с диаспорой. Второе настораживает других цыган, ведь общение между собой у них в крови. В старые времена отторжение из общества было одним из самых жёстких наказаний за нарушение цыганских законов. Таких людей называли «магердо», что означало «поганый». Приглашать таких людей в свой дом или даже просто общаться с ними было запрещено. Магердэ (Магердэ цыг. – поганые.)и сами, зная законы, не стремились к общению с цыганами и отрекались от общества, потому что в случае утаивания своего социального статуса можно было навлечь на себя физическую расправу. Теперь цыганские суды случались крайне редко, но замкнутость семьи по-прежнему вызывала сомнения. С чего бы цыгане отчуждались от других цыган? Ведь, как гласит народная поговорка, «без людей и мы не люди». Конечно, серьёзно никто уже не считает, что обособленность может быть связана с устаревшим законом о статусе «магердо», но всё же на уровне подсознания такие люди перестают быть своими.

Семья Тамары до гибели родителей переехала из Польши, оставив весь свой род там, а на новом месте жили уединённо. Не смотря на то, что их со временем узнали, стали приглашать на свадьбы и другие торжества, в свет они выходили редко и не тянулись к более тесному общению с местными цыганами. По рассказам старшей сестры Лили, отец вообще относился к собственному этносу со стыдом и презрением. Он говорил: «Здешним ромам верить нельзя, потому что они не помнят своих традиций и закона, от них подальше держаться нужно!». Почему отец был так категоричен, Тамара могла только догадываться, но в конечном счёте эта категоричность отвернула от традиций и цыганских законов её саму. Она не чувствовала себя своей среди цыган, от того и не видела смысла строго придерживаться традиций.

Тамара могла бы разыграть из себя консервативную цыганку и попросить сестру поучаствовать в сватовстве, но ей была неприятна фальшь. Она решила нарушить традиции и пойти знакомиться с родителями к ним домой. Молодой человек, в свою очередь, уже хорошо понимал невесту и знал, что нестандартные действия вовсе не говорят о том, что девушка недобропорядочна. Кроме того, сам он, как представитель знатной семьи, стремился к лидерству в обществе и считал позволительным обновлять традиции своим примером.

Кроме того, была ещё одна традиции, которая казалась Тамаре не просто фальшивой, а даже унизительной: невеста молодого человека должна называть свою свекровь не иначе, как «мама». Возможно, большинство девушек мирятся с этим, но не Тамара, которая потеряла своих родителей и по отношению к своей умершей матери воспринимала такое обращение, как предательство. «Я скорее вообще никак не буду называть свекровь, чем скажу ей «мама»! Ваня поймёт!» – думала девушка.

Цыганская община – это своего рода деревня, в которой все всё знают друг о друге. Точнее, думают, что знают, потому что факты обрастают таким комом сплетен, через который сложно рассмотреть истину. Но всё же минимум правды выделить можно. Такие слухи по поводу семьи жениха доходили и до Тамары. Она была девушкой рассудительной и не верила всему, что говорили. Однако минимум правды выделила – родители Вани были богатыми и уважаемыми людьми. Этого факта было достаточно, чтобы испытывать сомнения в благополучном продолжении их с Ваней отношений и подозревать себя в чрезмерной наивности и романтичности. Хотя именно эти наивность и романтичность, свойственные молодым людям, в то же время помогали справляться с сомнениями. Благодаря им Тамара знала: настоящая любовь способна преодолеть любые сложности. Поэтому в том случае, когда родители Вани её не примут, проблему со временем можно будет решить, если любовь настоящая. Только вот была ли их любовь настоящей? Она ещё не разобралась. Так по кругу сомнения и романтичность циркулировали между сердцем и мозгом. Впрочем, девушкам нерешительность простительна, особенно, когда рядом мужчина. В отличие от Тамары, Ваня был уверен в том, что их любовь настоящая, что она преодолеет любые сложности, и что его родители девушку, не смотря на её строптивость, примут. Он не говорил об этом, а просто брал её за руку и вёл там, где она бы одна пройти побоялась.

– Здесь мы и живём! – сказал Ваня, приближаясь к калитке высоченного забора, за которым было сложно что-то разглядеть, кроме крыши особняка.

На стене забора висела табличка с адресом «улица Октябрьская, 13». Ваня нажал кнопку вызова видеофона рядом с калиткой, и через минуту раздался пищащий звук открытого замка. Они вошли на территорию.

Дом был великолепен. Судя по всему, он был очень старым, но не в худшем понимании этого слова. Несомненно, он был многократно реставрирован и, видимо, принадлежал когда-то знатным людям. Широкое крыльцо украшали четыре белоснежные колонны. Крыша над ним, подпираемая этими колоннами, была так высоко, что не ощущалась вовсе. Во дворе росли старые, раскидистые каштаны и березы. Тамара на мгновение почувствовала себя Золушкой, прибывшей на бал во дворец, но отогнала эти мысли, чтобы вместе с ними отогнать неловкость. В конце концов, все люди равны, если кто-то чуть богаче, это не значит, что он перестаёт быть человеком.

В пороге Ваню и Тамару встретил отец. Это был тучный усатый цыган, улыбающийся во весь рот и поблескивающий золотыми зубами.

– Ой, какая красавица! Давай, проходи, дочка! Сынок, идите на кухню, мать уже накрыла!

– Да подожди хоть, Дадо (Дадо цыг. – отец.), дай я дом покажу сначала! Сразу за стол!

– Ну, иди, иди, похвастайся, где жить будете! – заулыбался отец.

– Ну, Дадо! Не смущай!

– Ладно, ладно!

Об отце Вани Тамара слышала многое. Цыгане уважали мужчину и дали кличку «Баро», что говорило как о его тучности, так и о влиятельности. Многие испытывали неловкость в присутствии Саши Баро, поддаваясь давлению слухов. Говорили, что у него денег – куры не клюют и что он обладает серьёзными связями в полиции, дружит с депутатами из администрации. Ходили слухи, что Баро является главарём банды или же у него серьёзный бизнес. Этот ореол слухов словно приподнимал Баро над другими, но не в глазах Тамары. Ей он показался обычным человеком. Радушным, добрым и открытым. Ей сразу понравился отец. И в первую очередь именно тем, что она не испытала напряжения в его присутствии. С первых минут общения Тамара поняла, что с ним будет просто.

Отец удалился, а Ваня повёл свою невесту по дому. Обстановка в нём повторялась из комнаты в комнату в цыганском стиле. Вы не знаете о таком стиле? Нет? А он есть! Цыгане – народ, как губка впитывающий в себя обряды, традиции и стили тех, стран, в которых они живут или когда-то жили. Он проносит их в своих смуглых ладонях через года, наполняя собственными взглядами и ценностями. Кто-то скажет, что цыганский стиль – это абсолютная безвкусица, где есть только стремление выставить на показ, порой, иллюзорное богатство и пляску ярких красок, но человек, разбирающийся, может найти в цыганских домах и причудливые сочетания дворцового ампира с восточным стилем, и рококо, и барокко, и романтизм, смешанные с чем-то своим, национальным. Цыганские интерьеры – это словно джазовая импровизация в музыке, не каждому понятна её система, диапазон которой расширен вдохновением и не сжат стереотипами.

Родительский дом Вани не был исключением. Тамара видела подобные интерьеры во многих цыганских домах, будь то небольшие квартиры или особняки, наподобие этого. Но в этот раз её внимание привлекло обилие икон по всему дому. Нет. Даже не это, потому что цыгане – народ «суеверующий», как говорила Тамара, и в каждом доме иконам уделяется особое внимание. То, что их много – не было удивительно, в глаза бросались сами иконы. Они казались какими-то особенными. Тамара не поняла причину такому восприятию. Но из каждой комнаты за ней словно наблюдали глаза. Причём, даже грешно подумать, глаза злые, требующие поклонения. Чувствующие, что Тамара неподвластна им. Лики, ограниченные своими рамками, словно оскалились против неё, зашипели, пытаясь прогнать. Но Тамара не боялась их.

– Какие-то странные иконы у вас… – задумчиво разглядывая их, проговорила Тамара.

– А что не так, дочушь? – услышала она резкий, с хрипотцой голос из противоположного конца комнаты. Он так напугал её, что она заметно вздрогнула. Девушка обернулась и увидела взрослую цыганку с пышной чёрной шевелюрой, убранной назад, под платок. Вид у неё был ухоженный и благородный. Она прошла через комнату уверенно и вальяжно.

Видимо, этот неожиданный ответ снова вывел из равновесия Тамару и лишил остатков уверенности в себе и в силе не только их с Ваней любви, но и любви вообще. Захотелось убежать. Мировоззрение пошатнулось, и проскочила мысль, что всё же люди не все равны, а одни более достойные, чем другие. Тамара, словно подкошенная, кубарем полетела вниз с той горы, на которую взошла мать Вани.

– Здравствуйте, мама! – выдавила, натужно улыбаясь, Тамара. «Да что со мной?» – краска подкатила к лицу. Тамаре стало невыносимо стыдно. Она даже сама не поняла, как выскочило из её рта это обращение – «мама». Будто кто-то другой сказал это за неё, но обвинить было некого. Стыд и презрение к себе ещё больше раскачали почву под её ногами и, вместе с тем, возвысили Ванину мать.

– Ну, ты чего растерялась-то? Иконы-то чем странные? – снисходительно улыбнулась Света, пытаясь немного ободрить будущую невестку.