Цыганские сказания

— Ты злишься и начнёшь кричать. Я не могу, когда на меня кричат. У меня сразу рвота. Серьёзно.

— Когда это я на тебя кричал?

— Никогда.

— Ну и всё.

— Но я тебя раньше так не злила.

Мы молчим друг другу в трубку. Не знаю, что он разглядывает со своей стороны. Наверное, улицу за окном. Кристо почти всегда отходит к окну, когда звонит с мобильного. Даже если ловит отлично.

— Лиляна, я не буду на тебя кричать. Так когда ты приедешь?

— Не знаю, я проснулась только что. Через час, наверное.

— Ладно. Я сделаю чаю, и мы поговорим. От разговоров тебя не рвёт?

— Нет. Но ты там себя не накручивай, пожалуйста.

— Кто ещё накручивает. Приезжай. Я жду.

Губы у него сжаты так плотно, что кажется — склеены. Или вырезаны на лице, как в дереве. Он принимает меня буквально с рук на руки — всю дорогу до квартиры один из дуболомов Тота цепко держит меня чуть выше локтя и отпускает, когда Кристо берёт меня за ладонь, сверкнув в безопасника синим из-под ресниц. О, я знаю, как трудно бывает выдержать его прямой взгляд. Безопасник буквально отшатывается от меня.

В квартире тихо. Все двери закрыты. Кристо ведёт меня в спальню, где уже стоит накрытый столик на колёсиках: только чайники и две чашки. Пахнет чаем, ошпаренной земляникой и мятой. Как я люблю. Меня всегда поражала способность Кристо то ли точно отслеживать, то ли метко угадывать вещи и блюда, которые мне нравятся. Промахнулся он только с рестораном, и то совсем не потому, что мне не нравится венгерская кухня. Просто мой муж с трудом представляет себе, что можно хотеть разнообразия. Он чувствует себя спокойно только тогда, когда хорошее повторяется раз за разом.

У него горячее твёрдое тело; мне очень нравится, как он прижимает меня к себе.

— Не будем начинать разговор, как враги, да? — шепчет он. — Я на твоей стороне, помнишь?

Не уверена, что именно сейчас тоже. Игра, которую я начала, ему чертовски не понравится. Но я киваю, проводя щекой по тонкой ткани рубашки, просто чтобы успокоить его. Он вздыхает, отпуская меня. Я вдруг замечаю, что на подоконнике в стеклянной банке стоят охристо-жёлтые листья каштана — как растопыренные пятерни.

— Если в тебе и есть что-то постоянное, так это осеннее безумие, — говорит муж, беря ту чашку, что потяжелее: с пейзажем старой Буды, одной синей линией на матово-белых боках.

— В каком смысле? — моя чашка поменьше, покруглей и без рисунков; из-за тонких стенок она обжигает мне пальцы.

— Каждую осень ты вляпываешься в приключения. В позапрошлом году ты в одиночку переходила линию фронта ради дурацкого обряда. В прошлом — бегала по литовским лесам в поисках дурацких могил. Теперь опять что-то такое же дурацкое. Я только надеюсь, обойдётся без сопутствующего бродяжничества.

— Ну, Кристо!

— Я не кричу. Но я же могу немного... пожаловаться на жизнь? И напомнить, что я просил тебя о чём-то. Не злить Тота, например. Я молчу о том, что ты меня напугала. Это не очень честно, тебе не кажется?

— Я не злю. Он первый начал. Устроил на ровном месте борьбу за власть.

Кристо выпускает воздух сквозь зубы.

— То есть это ещё и борьба за власть?

— Нет, это не борьба за власть! Это борьба за меня. Я человек, а не кукла, и он это должен понять.

— Конечно, не кукла, но если ты вляпалась в борьбу за власть...

— Кристо, прекрати. Ты меня вообще представляешь одержимой идеей получения власти? Ну, и вообще, ты на чьей стороне? Только что говорил, что на моей.

Он взглядывает на меня прямо и твёрдо:

— На твоей. Но именно поэтому я имею право знать, что ты не в опасности, и иметь представление, что происходит.

— Имеешь, но... всё, что будешь знать ты, будет знать и Тот. Или он сейчас подслушает. Или он найдёт способ из тебя вытянуть. И тогда я проигрываю. Он просто втаптывает меня в грязь. Послушай, я знаю, что я делаю. Я вовсе не намерена причинять себе вред. Я... увидела безопасный способ выходить из-под наблюдения ИСБ. Нашла у них «дырку». Подумай, то, что я её нашла, означает, что хоть кто-то за ней сейчас следит. А ведь прежде за ней не следил никто. И что безопасней?

Муж запрокидывает голову, разглядывая потолок. Белёсые брови сведены так напряжённо, что кажется: две морщинки между ними сейчас сольются в одну, очень резкую, тёмную, словно рана без крови.

— Лиляна... Неужели нет способа... какого-нибудь другого? Ты уверена, что это не опасно? Как я могу быть уверен, что это не опасно, если ты ничего не хочешь мне говорить?

— Доверься мне. Ладно?

— Я бы предпочёл довериться фактам. Хоть каким-нибудь фактам.

— Тогда доверься тому факту, что я ушла, когда мне захотелось, вернулась, когда мне захотелось, и никак не пострадала. Я контролирую ситуацию, Кристо. И именно это я, собственно, пытаюсь показать Тоту. Только такую мелочь. Ничего страшного. Я тебя очень прошу: доверься.

Муж качает головой, но я уже знаю, что это значит: «не могу понять, почему соглашаюсь».

— Лиляна...

— Кристо? Ты мне веришь?

— Лиляна... Боже мой... Ладно. Да. Ладно. Я немного подожду. Но если я увижу, что ты играешь с огнём, я тебя просто схвачу за шкирку и спрячу в стенном шкафу. Что бы ты ни говорила.

— Ладно. Мне нравится такой сценарий.

— Да?

— Да. Потому что я тебе доверяюсь.

Кристо не очень радостно улыбается и отпивает, наконец, из своей чашки.

***

Ладислав Тот определённо ставит личный рекорд по посещениям моего кабинета. На этот раз он даже не утруждает себя приветствием, в какую-то секунду преодолевая расстояние между дверью и моим креслом. Я вскрикиваю, когда он хватает меня за запястье и отдёргивает рукав форменной куртки.

— Не думаю, что вы покушались на жизнь императора, а? Хотя теперь уже не удивлюсь. А может, малышку Рац не стоило подселять к убийцам её матери? Как думаете, не надо ли вам составить рапорт императору на этот счёт?

Я выдёргиваю руку из его пальцев.

— Какого дьявола?

— Как, это не след нападения и не попытка суицида? А что насчёт какого-нибудь интересного магического ритуала? Вы, кажется, немало в них продвинулись за последние годы?

Я поправляю рукав формы так, чтобы он закрыл бинт.

— Прогоните прослушку за вчерашний день. Я попыталась разрезать кочан капусты и неловко скользнула ножом.

И весь стол был в крови, потому что я задела вену. Но говорить об этом я считаю немного неуместным. Честно говоря, дело не столько в моей криворукости, сколько в том, что Катарина вовсю старалась её отметить, на примере Святой Мамы объясняя, как режут морковь и чистят картошку нормальные люди. Признать, что её слова меня задевают, было вроде бы не по чину, и я делала непроницаемое лицо — но руки вот дрогнули.