Цыганские сказания

— Я пробовала. Мне больно.

— Ну-ну-ну! Это мне взрослая, замужняя дама говорит! Рожать — вот это будет больно. А мы с вами просто откроем глазки, чтобы посмотреть зрачочки. Ну-ка?

Я делаю нечеловеческое усилие. Глаза, лишившись защиты век, немедленно переполняются слезами. Лицо врача расплывается огромным розовым блином.

— Вот и умничка, вот и молодец, замечательные у нас зрачочки! Можно закрывать глазки.

— Что со мной? Почему я в лазарете?

— А вы не помните?

— Нет.

— Ну-ну-ну. Соберитесь и скажите дяде доктору: что вспоминается, как самое последнее?

— Ну, э... принц.

— Так-так-так. Что принц?

— Спать уложила. А потом... потом с мужем мы шли в раздевалку...

— Ну-ну-ну!

— Всё.

— Не так уж и плохо... если вы вспомнили именно нужный день. С мужем о чём вы говорили?

— Что у него были занятия в тире.

— Замечательно. По крайней мере, вы потеряли не больше часа.

— А что было в тот час?

— Вы уронили на себя дверцу шкафчика в раздевалке. Прямо на голову.

— Как?!

— Ну, если верить вашему мужу, дёрнули за ручку слишком ожесточённо. После ссоры с подопечной.

— Это она! — я даже сажусь, возбуждённая своим озарением, и тут же корчусь от вспышек боли. — М-м-м...

— Поспокойней, поспокойней. Сестра, подготовьте обезболивающее.

— Да, господин полковник.

— Мой муж... Где он? — я стискиваю ладонями голову, потому что иначе, мне кажется, она разлетится на куски, как брошенный в стену арбуз. — Позовите моего мужа!

— Конечно, госпожа гвардии голова. Только не напрягайтесь. Расслабьтесь, а то колоть неудобно, — это медсестра.

— Ефрейтор Джурич, вызовите сюда капитана Коваржа. Немедленно, вы слышите?

— Мы всё слышим, госпожа гвардии голова. Успокойтесь, — это врач.

— Речь идёт о вопросе безопасности!

— Да, госпожа гвардии голова. Лягте вот так, так лучше, — сестра разминает меня на кровати, как фигурку из мокрой глины на гончарном столе. — Вы сами видите, что так удобней. Расслабьтесь. Надо закончить тесты, и сразу после этого я приведу господина капитана.

— Госпожа гвардии голова! — взывает ко мне голос врача. — Небольшой тестик остался. Улыбнитесь, пожалуйста.

— Вы издеваетесь?

— Ну, скажите «сыр», только рот максимально растягивайте в стороны. Ну-ну-ну!

— Сы-ы-ы-ыр, мать вашу...

— Поспокойней, госпожа Хорват, здесь незамужняя барышня. А теперь высуньте язык, как можно дальше.

— Кхххххх...

— Вот и замечательно.

Я выполняю ещё несколько идиотичных указаний прежде, чем доктор успокаивается и отсылает сестру за Кристо.

— У вас, моя милая, небольшое сотрясеньице мозга, — поясняет мне врач, как будто я ещё не догадалась. — Такое бывает, когда на голову падают деревянные предметы. Мы вас тут несколько дней продержим в тишине и покое, покормим лекарствами, и встанете свеженькая и бодренькая.

— Где вы были, доктор, когда я гвазданулась о чугунную лестницу в усадьбе одного моего чудесного родственника, — боль потихоньку отходит, и мизантропия понемногу уменьшается до размеров одобряемой обществом лёгкой меланхолии. В палате, оказывается, горит только одно бра, а плафоны на потолке всего лишь тускло белеют. Несколько минут назад я могла бы поклясться, что комната залита светом.

— Это у вас от лестницы шрамик, да?

— Угу.

— Вот вы какая у нас опытная. Лестницу пережили — и шкаф переживёте. Главное, не падать духом, да, моя милая?

— Вы галицианин? — я, наконец, осознаю, что врач говорит с достаточно сильным славянским акцентом.

— Да, госпожа гвардии голова.

— Тогда какого чёрта мы говорим по-немецки?

— Наверное, потому что мы в Венгрии, госпожа гвардии голова. Что, полегче у госпожи головы с головой?

— Да, спасибо.

Кристо, как всегда, заходит без стука.

— Ну, вот и господин капитан. Я вас оставлю, но прошу не забывать, что комната находится под наблюдением и потому радоваться друг другу слишком бурно не надо, — схватывается врач. — Моё почтение.

Его старомодно-белый халат плохо скрывает пристёгнутую под мышкой кобуру.

Кристо подтаскивает к кровати стул, на котором прежде сидела медсестра, и садится на него верхом. Он так редко делает — только когда я отлёживаюсь после болезни. Как будто от этой ребяческой позы серьёзность ситуации хоть чуть-чуть уменьшится.

Ой, ну ладно, Лиляна, ты просто в очередной раз получила по башке.

— Ты как? У тебя на лбу здоровенный синяк — выглядит страшно.

— Кристо, — я стараюсь говорить настолько тихо, насколько возможно. Надеюсь, микрофоны не монтированы возле самой постели. — Кристо, ты понял, что произошло?

— Я был с тобой рядом. Ты дёрнула за ручку шкафчика, и дверца отломилась. Упала тебе на голову, — Кристо машинально тоже переходит на шёпот. — А что?

— Не-е-ет, она не так отломилась. У неё была повреждена верхняя петля. Потому что я не дёргала. Я за ручку едва взялась. Если бы ты смотрел в мою сторону, ты бы это увидел. Кое-кто нарочно повредил верхнюю петлю в дверце именно моего шкафчика. Пользуясь тем, что в раздевалке нет видеонаблюдения, только прослушка.

— Если ты так думаешь, почему ты рассказываешь об этом мне, а не Тоту?

— Потому что это сделала твоя сестра.

— Лиляна, тебе сейчас хочется найти виноватого... или тебе кажется, что ты точно нашла.

— Кристо, это сделала она. Девчонка повредила петлю.

— Ты это видела сама?

— Когда мы пришли в раздевалку, никого, кроме неё, там не было. Даже если она была одна там только пять минут, ей бы хватило времени. Вместо отвёртки можно использовать пилочку для ногтей, так все девушки делают.

— Лиляна, послушай...

— Нет, ты послушай. Она меня ненавидит, потому что думает, что я убила её мать. Раньше она только подкалывала меня, но могла пойти на глупость побольше. Она одержима местью. Первое, что она мне сказала — что намерена отомстить.

— Лиляна, ты послушай. Ринка живёт у нас днём и ночью. Если бы она действительно захотела отомстить, она бы уже запросто подсыпала тебе толчёного стекла в чай. Но она просто подросток, а подростки любят производить впечатление и пугать тех, кто им не нравится. Или кого они сами боятся.