Цзянь

Питер Ынг пошевелился.

– Я думаю, вы бы хотели купить через Пак Ханмина акции Камсангского проекта.

– Возможно, - промычал Сойер.
– Возможно.

– Ну вот они и почти ваши. Я вам сказал о всех деталях, которые мне изложил Цунь Три Клятвы. Похоже, это верное дело.

– Похоже, - согласился Сойер. Глаза его на мгновение попали в мягкий свет лампы. Ноги его мягко ступали по янтарному, с бледно-золотым отливом старинному персидскому ковру.
– Но вложить почти два миллиарда долларов в будущее Гонконга.

– Ну если это вам по душе, - сухо сказал Питер Ынг, - то можно присоединиться к "Маттиас, Кинг и компания" и рвануть отсюда.

Сойер прервал свое расхаживание по комнате и коротко бросил:

– Насколько я понял, ты стоишь за сделку.

Он скорее почувствовал, чем увидел в полутьме комнаты, как его компрадор передернул плечами.

– Это то, за что я всегда стоял. Как гласит китайская поговорка, "хватай свой шанс за горло".

– Я эту поговорку знаю, - сказал Сойер и возобновил свое хождение по комнате.
– Но существует и другая поговорка - американская: "Дай человеку веревку подлиннее - и он повесится".

– И что же она означает?

– Она означает, что дураков ни жнут, ни сеют. Сами рождаются каждую минуту.

– Вы считаете, что Цунь скрывает что-то про Пак Ханмина?

– Или о Камсанге. Но в любом случае это не важно.

– Почему вы так думаете?

– Если бы я мог ответить тебе в двух словах, я бы смог тебя научить, как стать миллионером, - хмыкнул Сойер.
– Видать, не случайно Цунь желает освободиться от акций.

– Но причины, которые он при этом выдвигает, звучат весьма убедительно.

– Еще бы! Иначе весь замысел взлетит на воздух. Если хочешь, чтобы тебе поверили, надо стараться, чтобы все выглядело вполне законно и убедительно. Но время не ждет, и раздумывать некогда. Он хочет заставить нас прыгнуть очертя голову - куда? Причем рассчитывает я даже не знаю на что. На нашу жадность? Зависть? Не знаю. Знаю только одно: здесь что-то нечисто.

– Очень жаль, что мы не можем хорошенько присмотреться к Паку Ханмину и Камсангу, - посетовал Ынг.
– Это очень облегчило бы нам жизнь.

– Честно говоря, я не особенно обеспокоен тем, что будет и с тем, и с другим. Однако уже за полночь. Позвони Цуню и скажи, что мы - пас. Если он начнет заводиться, вежливо осади его и вешай трубку

– И что же дальше? Так просто и забыть все?

– Не спеши.
– Сойер опустился в свое любимое кресло с подголовником, мягкое, потертое, принявшее со временем отпечаток его тела.
– Посмотрим, может он перезвонит. По моим прикидкам, он располагает временем до открытия биржи. Если до того времени никто не выразит желания приобрести акции "Маттиас и Кинг", он окажется в подвешенном состоянии. Когда акционерный капитал Пак Ханмина будет выставлен на продажу, мы сможем урвать себе кое-что если не за бесценок, то, во всяком случае, за меньшую сумму, чем та, о которой он говорит сейчас.

– А нужны ли нам эти акции, если, как вы говорите, здесь нечисто?

– Я говорю о сделке, а не о самих акциях. В конце концов, мы знаем, как делаются дела в Пак Ханмине, и, кроме того, в случае Камсанга, можно заручиться гарантиями самого Пекина: правительство Китая заинтересовано в том, чтобы закончить поскорее проект, который им так необходим.

– Цунь не выпустит их из рук так легко. Он не может себе этого позволить.

– Он не может себе позволить того, что с ним сделают завтра на бирже.

– Но это пока всего лишь домыслы, - заметил Питер Ынг.

– Если уж иметь дело с чертом, то лучше с незнакомым, правда?

– Не понял.

Эндрю Сойер рассмеялся.

– Ничего. Я думаю, и Цунь Три Клятвы тоже не поймет.

– Сфера интересов вашего отдела не может простираться так далеко, заметил Лантин.
– Я хочу знать о ваших взаимоотношениях с китайцами.

Даниэла все поглядывала украдкой на тетрадь с шифрограммами, хотя она и расплывалась в ее глазах. Что бы случалось, - думала она, - если бы мой отец узнал о тайной жизни матери? Что бы он с ней сделал?

Лантин взял тетрадь и поднялся из-за стола. Подошел к окну, прислонился плечом к проему.

– Когда мои люди обнаружили ее, я пошел с ней к знакомому психиатру из института Сербского.
– Он имел в виду контролируемую КГБ психиатрическую лечебницу, где содержались противники режима.
– Я рассказал ему, где эта тетрадь была найдена. Описал ему все обстоятельства дела. И спросил его, что бы все это могло значить.

Лантин поглаживал пальцами переплет тетради, словно ласкал.

– И знаете, что он мне ответил?
– продолжал он.
– Что ему совершенно ясно, что автор подсознательно хотел, чтобы его поймали на этом деле.

Он резко отвернулся от черноты за окном и встретил ее взгляд.

– Могу и еще кое-что вам сказать. Вы подсознательно жаждали, чтобы кто-то более хитрый, чем вы, открыл ваш секрет. И, конечно же, не Карпов. Вы, я полагаю, его не боялись, и это говорит о вашей недюжинной проницательности. Ему ведь ни в жисть не найти. Да и зачем ему искать?

– А вам зачем?

– А затем, что я раскусил вас, когда мы с вами виделись в вашем кабинете. Помните? Что-то крайне интересное в вас открылось мне - такое, что ускользало от Карпова все эти два месяца, что вы с ним спите.

– Чепуха, - сказала Даниэла.
– Типичные мужицкие байки. Вы не увидели во мне ничего, кроме дырки, в которую и сами не прочь потыкать.

Лантин ухмыльнулся, но не стал возражать. Вместо этого продолжил:

– На вашей даче я нашел подтверждение своей догадке. О том, что вы близки с Карповым, это раз. Ну и это тоже.
– Он потряс в воздухе тетрадкой.

– Что же вам подсказало, где ее искать? Ей очень не хотелось задавать этот вопрос, но она не могла не удержаться, чтобы не спросить. Его улыбка стала еще шире.

– Ваша мама.

Даниэла напряглась.

– При чем здесь моя мать?

– Ведь именно в этом месте она бы спрятала важный секрет, не так ли, Даниэла? Например, иконку?

– Откуда вам это все известно?

– Из ее досье, разумеется. Шашни с запрещенными религиозными сектами не проходят бесследно.

– Тогда почему ее не тронули?