Д'Артаньян — гвардеец кардинала. Провинциал, о котором заговорил Париж (книга первая)

— Презанимательные вещи, говорите? Бесстыдные забавы? Бессильный муженек, лишенный всякой фантазии, говорите? А не кажется ли вам, моя прелесть, что у меня все же есть некоторая фантазия? И в комнату через окно лазят не одни лишь дураки! Та-та-та, какая интересная у вас позиция!

Что характерно, физиономия у него была не сердитой, а скорее исполненной несказанного удовлетворения. Смело можно сказать, что г-н Бриквиль выглядел счастливым. Ревнивцы имеют такую особенность, что радуются вещам, которые заставляют их окончательно убедиться в собственном позоре и несчастье. Некоторые считают это болезнью. Как бы там ни было, ревнивец порой жаждет увидеть жену или любовницу в объятиях соперника. Все, способное подтвердить, что его подозрения — сущая правда, имеет для него ни с чем не сравнимое очарование, и он никогда и ни от чего не получает такого удовольствия, как от констатации собственного несчастья…

Д'Артаньян смятенно подумал, что подобное удовольствие от лицезрения собственной жены, застигнутой в объятиях любовника, следовало бы причислить к тому извращению, коим славятся итальянцы, — и карать точно так же, без всякой жалости. К сожалению, у него не было ни времени, ни возможности убедить парижский парламент [9] незамедлительно ввести дополнения в законы против извращенцев…

Луиза, очнувшись от оцепенения, наконец-то спрыгнула с колен д'Артаньяна и даже нашла в себе силы пролепетать:

9

Парламентами в то время именовались окружные суды. Главным из них был Парижский, обладавший и некоторыми политическими правами (например, возражать против тех или иных королевских указов, отказываться их регистрировать и даже требовать отмены).

— Сударь, мы как раз говорили о некоторых усовершенствованиях в заведовании рестораном…

— Охотно верю, сударыня! — с саркастическим хохотом воскликнул г-н Бриквиль. — Запахнитесь хотя бы, а то, я вижу, наш постоялец весьма усовершенствовал ваш туалет, приведя его к первозданной простоте! Прикройтесь, я вам говорю! До вас еще дойдет черед, а пока что мы займемся вами, гвардейский вертопрах! Когда я служил в армии, кое-чему научился…

Д'Артаньян к тому времени тоже несколько опомнился и вскочил на ноги. Он внимательно следил за пистолетным курком — этому приему уже научили его опытные вояки в роте. И когда курок стал опускаться, гасконец моментально упал на одно колено.

Пистолетная пуля, шумно просвистев над самой его головой, ударила в высоченное стекло, с грохотом и дребезгом разнеся его на мелкие осколки, и, судя по звуку, влепилась в стену общего зала. Там моментально послышались испуганные вопли и началась самая настоящая паника, особенно усилившаяся после второго выстрела и второй пули, отправившейся вслед за товаркой.

Не теряя времени, д'Артаньян бросился на Бриквиля, и они схватились самым вульгарным образом, как пьяные крестьяне на деревенской ярмарке, в то время как Луиза упала в обморок и уже не видела завязавшейся баталии.

В зале тем временем раздались истошные вопли, призывавшие дозор, полицию, судейских и всевозможные кары небесные. Не обращая на это внимания, д'Артаньян и г-н Рогоносец ожесточенно боролись — один пытался выхватить из-за пояса запасные пистолеты, другой изо всех сил пытался этому помешать.

Этому увлекательному занятию они предавались вплоть до того момента, когда распахнулась вторая дверь, в зал и в комнатушку ввалились оказавшиеся поблизости стражники под предводительством полицейского комиссара квартала, за которым кто-то успел сбегать.

Д'Артаньян уже слышал о нем от Луизы. Теперь же убедился сам, что это человек несколько иного сорта, нежели прожженный судейский крючок, допытывавший его в Шатле. Здешний комиссар, когда-то, как и Бриквиль, служивший в армии, был широкоплечим и усатым мужчиной средних лет, самого решительного и грозного вида, привыкший скорее к шпаге, нежели к гусиному перу.

Увидев новых лиц, г-н Бриквиль моментально заскочил в кабинет и проворно заперся там.

— Черт вас всех побери! — зычным голосом взревел комиссар, багровея и грозно вращая глазами. — Да здесь убийство! Мадам Луиза мертва!

— Вы, к счастью, ошиблись, — возразил д'Артаньян, силясь отдышаться. — Она попросту упала в обморок, когда этот болван принялся палить тут из пистолетов, словно мы в окопах под Ла-Рошелью…

— Похоже, вы правы, — поправился комиссар, склонившись над Луизой и бегло ее осмотрев. — Слава богу, она невредима… Эй, черт вас забери со всеми потрохами, что здесь произошло? Бриквиль, вы с ума сошли? Немедленно отоприте, иначе я вас арестую и отведу в Шатле!

— Преследуйте не меня, а этого гвардейского вертопраха! — завопил из-за запертой двери хозяин. — Я его застал в постели с собственной женой, вот и не сдержался!

Комиссар устремил на д'Артаньяна пытливый и подозрительный взор, свойственный представителям его многотрудной профессии.

— Помилуйте, сударь, где вы здесь видите постель? — пожал плечами д'Артаньян с выражением крайнего простодушия и совершеннейшей невинности. — Я попросту снимаю комнаты и столуюсь у этой почтенной дамы… но хозяин, такое впечатление, совершенно повредился умом на почве беспочвенной ревности. Мы мирно беседовали о финансовых делах заведения, когда он ворвался и стал палить направо и налево…

— Ах ты, прохвост! — завопил Бриквиль из своего безопасного убежища. — Вы были поглощены прелюбодейством!

— Господин прево, — кротко сказал гасконец. — Убедитесь сами — разве мы похожи на застигнутых врасплох прелюбодеев? Наша одежда в совершенном порядке…

Удостоенный не принадлежащего ему высокого титула [10] , комиссар заметно смягчился. Он не стал указывать гасконцу на его ошибку, но все же проворчал, покосившись на Луизу:

— Вообще-то, некоторый беспорядок в одежде я все же усматриваю…

10

Парижский прево совмещал функции главного городского судьи, военного коменданта и начальника полиции, так что д'Артаньян польстил весьма скромному квартальному комиссару, каких в Париже имелось довольно много.

— Ничего удивительного, — сказал д'Артаньян. — Она упала без чувств, вот платье и распахнулось… Но взгляните на меня — я, черт побери, полностью одет и застегнут на все решительно пуговицы!

— Вообще-то, конечно… — проворчал комиссар. — Эй, Бриквиль, отоприте наконец, я сниму с вас допрос!

Бриквиль, довольно долго исполнявший военное ремесло, не избавился от свойственной военным в те времена грубости по отношению ко всем, не принадлежащим к этому сословию. Он заорал вовсе уж грубо:

— Чтоб вас черти взяли, де Морней! Убирайтесь прочь со своими головорезами! И не вмешивайтесь не в свое дело! Слышите? Это только меня касается! Ну да, я рогоносец, рогоносец, прах меня побери, но разве у вас есть право инспекции над рогоносцами? Убирайтесь ко всем чертям!

Комиссар, тоже бывший вояка, тоже не обладавший голубиной кротостью, рассвирепел:

— Зато у меня есть право хватать каждого, кто вздумает палить средь бела дня из пистолетов! Бриквиль, отоприте по-хорошему, а то так просто не отделаетесь!