Да, Босс!

— И с этим мне придётся жить, — покачала я головой, всё ещё не в силах смириться с ощущением, что теперь я — жена своего босса. Пусть формально, но всё же…

Простое, но красивое колечко на моём пальце — лишнее тому подтверждение. Да, уже сегодня я сниму его, чтобы спрятать от родителей, но пока мы с Галей делим на её кухне одну тайну на двоих — имею полное право оставить символ супружества, на который то и дело натыкается мой взгляд.

— Я даже постеснялась предложить ему жениться на мне, ну, после вашего развода, разумеется, если бы Левандовскому вдруг понадобилась бы эта услуга снова.

— Галя!

— Ну, что? Крутой сексуальный мужик предлагает тебе выйти за него замуж, платит за это приличную сумму… Да от такого бы отказалась только дура.

Ага. Или дура, влюблённая в того, в кого влюбляться совершенно не следовало. Но не скажешь же об этом подруге. Тем более, если она уже увлечена новой темой.

— Кстати, как тебе Юра? По-моему, очень интересный! Он не женат?

— Галка, ну ей-богу… Я думала, вы просто мило болтаете.

Я тяжело вздохнула, вспоминая наш путь после ЗАГСа на работу. Левандовский ожидаемо уехал по делам, лишний раз подтвердив тем самым, что наша свадьба — всего лишь соблюдение договора, который мы оба подписали. Вообще складывалось впечатление, что для Адама это обыденное времяпрепровождение, в котором он чувствует себя как рыба в воде. И мне оставалось только усиленно делать вид, что я отношусь к этому точно так же. Даже если мне отчаянно хотелось, чтобы он хоть полслова сказал о том, что я сегодня выгляжу иначе. Или о том, что мне идут платья, вроде того, в котором я стала его женой.

А вот Юрий рядом с Галкой превратился из зануды-юриста в мужчину, которому была приятна компания женщины, явно заинтересованной в том, чтобы продолжить с ним знакомство. Галя уселась на переднее сидение возле Панова, а мне ничего не оставалось, как устроиться сзади, слиться со светлой кожаной обивкой сидения и упереться взглядом в окно. К разговору подруги и Юрия я не прислушивалась, хотя, возможно, стоило.

— Когда я просто мило болтала с красивыми и богатыми мужиками? — поинтересовалась Галка, и спорить с ней я не стала. Уж кто, как ни она, умел выгадать для себя всё самое полезное из любой ситуации?

— Тут согласна.

Я отпила ещё пару глотков мохито. Если Галка добавила в него слишком много рома, значит, сегодня я снова напьюсь — и, между прочим, имею на это полное право. Свадьба у меня всё-таки или нет?

— Слушай, а что муженёк твой говорил о поездке в Польшу? Я не особо расслышала.

— Ну, что через несколько дней мы едем с ним туда по работе. А что?

— Да ничего. Одеться тебе нужно, значит. Упаковать свои прелести.

— Галка, ну только ты не начинай. Адам мне и так постоянно напоминает, что я всего лишь товар, за который он платит деньги.

— И что?

— И ничего. Мне надоел этот эпитет.

— Надоел он ей! Тебе дают огромные деньги за непыльную работёнку. Что ты нос воротишь?

— Галь…

— Ну, что? Давай будем честны друг с другом. С Левандовским тебе вряд ли светит что-то вроде: «И они любили друг друга и умерли в один день». Согласна?

Я поджала губы, глядя на подругу. Она озвучила то, что я и без того знала. Только одно — думать об этом наедине с собой, и совсем другое — убедиться, что мои мысли имеют самое непосредственное отношение к реальности.

— Согласна, — всё же выдохнула я в ответ.

— Ну и всё. Чего тут из себя фифу строить? Или — ещё хуже — честную фифу. О себе нужно подумать в первую очередь.

— Как в этом случае вяжется «упаковка прелестей» с тем, чтобы я думала о себе?

— Известно как. Гораздо приятнее отправиться в путешествие под названием «фиктивный брак» будучи уверенной в себе. С этим же тоже спорить не станешь?

— Не стану.

— Ну и всё. Муж твой денег же тебе дал?

— Дал. И немало.

— Тогда самое время купить ему за его же деньги мозговынос.

— Это как?

— В бутик мы с тобой едем. Бельё покупать. Ну там, кружавчики всякие, шёлк, чулочки.

— Зачем? Ты думаешь, Левандовский прикажет мне в этой поездке устроить ему дефиле «жена без одежды»?

— Мало ли… готовой в этой жизни нужно быть ко всему.

— Хм.

— Никакого «хм». Собирайся, мы едем опустошать ближайшие магазины. Жаль я не взяла номер телефона Юры. Подкинул бы нас сейчас.

— Галка…

– Ну что? Если тебе достался Левандовский, я готова удовольствоваться его юристом. Знать бы, женат он или нет.

Она тяжело вздохнула, после чего отставила бокал с недопитым мохито и указала на дверь.

— Едем! У меня самое подходящее настроение для покупки развратного белья. И ты просто обязана этим воспользоваться.

Глава 17

Адам и сам не понял, как ноги принесли его в незнакомый дворик одного из старых домов в центре города. Остановился, пробегая глазами по всему, что его окружало. Скамейки у подъезда, детская площадка, ряды деревьев по всему ее периметру. И в этот утренний час здесь — только несколько мам и бабушек с детьми.

Он смотрел, как дети носятся по площадке — искренние, непосредственные, беззаботные. Пара малышей, пыхтя от стараний так, что изо рта вырывались облачка пара, пытались скатать из свежевыпавшего снега ком — наверное, чтобы сделать из него снеговика. Однако белый пласт был настолько тонок, что к кому, не меньше, чем снег, лип мусор и старые пожухлые листья. Но детям было все равно. Они умели находить удовольствие в самых простых вещах.

Детский смех разбудил в Левандовском что-то бередящее душу, почти забытое, старательно им запрятанное на самые ее глубины. Ему бы развернуться сейчас и уйти, но он продолжал стоять, прислонившись спиной к одному из деревьев. И впервые за много лет позволил себе вспомнить.

Вот он — семилетний мальчишка, первоклассник, очень гордый тем, что у него есть новое пальто, почти как у папы, в котором он чувствовал себя совсем взрослым. Эту обновку сшила мама — Адаму всегда казалось, что нет ничего, чего бы мама не умела. Часто он мог просто сидеть и, как завороженный, наблюдать, как из-под ее пальцев появляются разноцветные аккуратные ряды искусно сплетенной в узор шерсти — будущего шарфа или свитера. Или играть у маминых ног, пока она, напевая, строчила на машинке, создавая вещи, каких ни у кого больше не было. Адам всегда гордился своей мамой, не испытывая никакого сожаления, что львиная доля того, во что был одет — не купленная новая одежка, а сшитая мамой из старых отцовских вещей. Несмотря на то, что жили они достаточно скромно, Адам помнил первые семь лет своей жизни как очень счастливое время.

А потом мамы не стало. И вместе с ее уходом детства не стало тоже.

Отец замкнулся в себе, а Адам — в учебе. Особенно хорошо ему давалась математика. Арифметические задачи понять было гораздо проще, чем то, почему мамы больше нет.

— Ты кто? — ворвался в воспоминания звонкий детский голос.

Адам взглянул вниз — запрокинув голову, на него с интересом смотрел мальчик лет четырех, в синей курточке и белой вязаной шапке со смешным помпоном. Левандовский присел на колени, чтобы быть с ребенком примерно на одном уровне, и задумчиво потер переносицу, думая, как ответить на простейший, казалось бы, вопрос. На пальце бледным белёсым светом сверкнуло кольцо и, покачав головой, Адам честно признался: