Да будем мы прощены
Шрифт:
– Поразительно, – восхищаюсь я.
– Перестань ты ему поддакивать, – приказывает Черил.
– Так ведь и правда интересно.
– Такая вот у нас работа, – говорит он. – Так ты женат? И дети есть?
– Недавно развелся, детей нет.
– А как вы познакомились?
Я подзываю официантку:
– Счет, пожалуйста.
Методично выполняя задания из списка Софии к бар-мицве, я с трудом нахожу Райана Вейссмана – молодого ученика раввина. Телефон на карточке, которую он мне дал, чтобы звонить в рабочее время по вопросу «Евреи как изгои», больше не работает. Райан
Бинни и Стэнли Гершлаг отметили свою пронесенную через всю жизнь любовь к учению созданием товарищества «Гершлаг» в пятидесятую годовщину своей свадьбы. Они так горды своими сыновьями, Артуром и Абрахамом – «близнецы, ставшие раввинами», по словам Бинни Гершлаг.
– Кто мог бы просить большего? – говорит Стэнли Гершлаг.
– Я могла бы, – отвечает ему Бинни. – И попросила.
Текст прерывается фотографией Бинни, держащей на руках первого внука.
– Аллен Стивен Кениг Гершлаг. Я горда так, что больше и не бывает. То есть бывает, но…
Я нахожу Райана в результате методических поисков в сети и небольших постингов, – как кроличий помет вдоль тропы. Он оставил «лайк» на сайте с названием «Обняться через пропасть» (Могут ли дружить евреи и язычники?), и я его нашел.
– Вы закончили статью о евреях, ставших уголовниками? – спрашиваю я, наконец дозвонившись по телефону.
– Бросил, – говорит он.
– То есть как бросили?
– Прекратил, – отвечает он. – Ушел из школы.
– Но вы же из семьи раввинов, вам же нельзя это бросать?
– Вы себе не представляете, как мне туго пришлось.
– А что случилось?
– Мне стало так горько понимать, как лицемерны бывают люди, как лживы руководители, как прогнило насквозь все на свете. У меня случился серьезный духовный и семейный кризис, и я не мог не спросить себя: хочу ли я быть раввином?
Какой-то у него там шелестящий и хрюкающий звук все время.
– Что это там шумит?
– Свиньи, – отвечает он. – Работаю в глубинке на органической ферме, и одна из моих обязанностей – ухаживать за свиньями. Правда, смешно?
– Да, наверное.
– Очень разумные животные, – говорит он.
Я спрашиваю совета по разным аспектам бар-мицвы, что придает церемонии законную силу – есть ли правила, какие-то специальные молитвы, которые надо произнести, чтобы бар-мицва официально считалась таковой?
– Чего вам не скажут, так это что ничего не требуется, – отвечает Райан. – Когда человеку исполняется тринадцать, он становится взрослым мужчиной. А церемония – это на публику. Человек тринадцати лет обязан соблюдать заповеди Торы, его считают, когда собирают миньян, и он отвечает за свои прегрешения, может быть наказан. Обычно во время бар-мицвы мальчик читает отрывок из Торы, который полагается читать на этой неделе, или может представить статью на конкретную тему.
Я спрашиваю Райана, не хочет ли он принять участие в поездке как наш официальный духовный лидер. Ему нравится мысль принести еврейские традиции в дальнюю деревню, он одобряет то, что делает Нейт, но…
– Не могу, – говорит он. – Хочу, но не могу. Я нужен свиньям. А может,
это они мне нужны.В манхэттенском офисе я болтаю с Вандой в ожидании, пока служитель вынесет из хранилища коробки.
– Еще хочу сказать заранее, что летом меня какое-то время не будет, – говорю я. – Везу семейство в Южную Африку.
– Желаю приятно провести время.
– В крайнем случае меня всегда можно будет достать по сотовому.
Ванда кивает:
– Какого рода крайний случай? Запятая пропущена или не на месте?
– Я просто так сказал. Дам Чинь время догнать с переписыванием и сверкой.
– Хорошо, – говорит Ванда.
– Какие-нибудь советы перед поездкой? Места, которые обязательно надо посетить, знаменитые рестораны?
– Понятия не имею.
– Но разве вы не внучка…
– Старой уборщицы Никсонов в Вашингтоне? – перебивает она. – Марсель всем рассказывает, что моя мать работала у миссис Никсон.
– Странно как-то, – замечаю я, но не развиваю тему. – А сам Марсель откуда?
– То ли незаконный сын Нельсона Манделы, посланный в Гарвард за степенью доктора богословия и оттуда вышибленный, то ли парнишка из Нью-Йорка, выступающий эстрадником в «Бригаде честных граждан».
– Интересно, что же из этого правда, – говорю я, зная, что уже ее услышал.
– Вопрос открыт, – отвечает она.
Дни идут, дел все больше. Я жонглирую паспортами, билетами на самолет, справками о здоровье для лагеря, термонаклейками с именами.
Мы с Черил сидим в аптеке в молле, где закупаем припасы.
– Я думаю, с Эдом у нас все хорошо получилось, – говорит она.
– Насколько можно было ожидать.
– Ты о чем? – спрашивает она.
– Не могу представить вас вместе. О чем вы разговариваете?
– Мы не разговариваем. Именно поэтому я здесь, с тобой, покупаю жидкость для мытья рук, – отвечает Черил с досадой.
– Ты на что-то конкретное злишься?
– София на тебя запала, – говорит она. – Только и разговоров про бар-мицву, да как было бы здорово, если бы она с вами поехала, и она даже поверить не может, что это пропустит.
– Меня она не интересует, – говорю я. – Может, она просто хочет то, что есть у тебя. Женщинам это свойственно. Они когда обедать идут, всегда заказывают одно и то же.
– Она за тобой охотится, – говорит Черил. – Муж бросает ее ради новой призовой жены – физик, элементарные частицы, а еще и великолепная лыжница.
– Ничего не будет, – заверяю я Черил.
– Потому что ты уже «в отношениях» с Амандой?
– Потому что София меня не интересует.
– Ты приглашаешь в поездку Аманду?
– Еще не приглашал. Ты спрашиваешь, потому что сама хочешь поехать?
– Я не поеду, – говорит она. – Это было бы очень странно. Что скажут мои дети, если я поеду в Южную Африку на бар-мицву твоего племянника? Они ведь даже с тобой не знакомы.
– Вот об этом я и думал, но не хотел говорить. Как ты понимаешь, приглашение открыто для тебя, твоих родных, мужа, детей, кого хочешь…
– Отлично звучит, как семейка Брэди с промискуитетом.
– А еще, – говорю я тоном телеведущего, вываливающего кучу призов на стол, – я был бы очень рад как-нибудь познакомиться с твоими детьми. Как-то реальнее все стало бы.