Да, та самая миледи

– Да, – как-то безжизненно, словно итальянская марионетка, повторила госпожа Бонасье. – Поедем.

Я налила ей бокал испанского, положила на тарелку грудку цыпленка.

– Смотрите, как все нам благоприятствует, – подбодрила я ее. – Вот уже темнеет, на рассвете мы приедем в наше убежище, и никто не догадается, где мы… Ну полно, не теряйте бодрости, скушайте что-нибудь…

Было совершенно очевидно, что госпожа Бонасье потеряла всякий аппетит.

– Да выпейте же, выпейте! – уговаривала я ее. – Берите пример с меня.

Но не успела я поднести бокал к губам, как услышала самый неприятный сейчас звук: конский топот. И я уже знала, кто это скачет. Я подошла к окну.

– Ах, боже мой, что это за шум? – спросила госпожа Бонасье, дрожа как осиновый лист.

– Это едут или наши друзья, или наши враги, – объяснила я ей на тот случай, если она сама не догадалась. – Стойте там. Сейчас я Вам скажу, кто это.

Похоже, и без моих слов госпожа Бонасье не смогла бы сделать ни шагу. Она держалась за стул, чтобы не упасть.

Что-то не похоже, что ей пришлось очень страдать в заключении после истории с подвесками. Попади она хоть раз в настоящую, серьезную переделку, какие выпадают на долю людей, играющих в политические игры, она сейчас бы порхала как бабочка, готовая спасти себя, а не тряслась бы овечьим хвостом. Люди всегда преувеличивают свои страдания и преуменьшают чужие. Таков мир.

Еще не успело стемнеть, и пустынная дорога, ведущая к монастырю, была видна как на ладони.

Вдруг из-за поворота вылетели всадники. Заблестели в прощальных лучах солнца галуны на шляпах, колыхались горделивые перья.

Два всадника… пять… восемь…

Один из них скакал на два корпуса впереди всех. Кого я вижу, дружочек д'Артаньян!

– Ах, боже мой, боже мой! – испугалась выражения моего лица госпожа Бонасье. – Что там такое?

– Это мундиры гвардейцев кардинала, нельзя терять ни минуту! Бежим, бежим! – крикнула я, отбегая от окна.

– Да-да, бежим! – повторила госпожа Бонасье, не двигаясь с места.

Копыта коней уже процокали под нашими окнами, направляясь к воротам'.

– Идем! Да идем же! – пыталась я увлечь за собой остолбеневшую кастеляншу королевы. – Через сад мы еще успеем убежать, у меня есть ключ… Поспешим! Еще пять минут – и будет поздно.

Госпожа Бонасье отреагировала совершенно противоположным образом. Колени ее подогнулись, и она упала.

Я попыталась поднять ее и унести, но на тюремных и монастырских жидких харчах госпожа Бонасье почему-то так раздобрела, что сдвинуть ее с места было все равно что поднять кровать.

За окном раздался крик кучера моей кареты, застучали ее колеса. Лошади помчались галопом, потом в стук копыт вплелись выстрелы. Ого!

– В последний раз спрашиваю! – проорала я свирепо. – Намерены Вы идти?!

– О боже, боже! – простонала госпожа Бонасье, закатывая глаза. – Вы видите, мне изменяют силы, Вы сами видите, что я совсем не могу идти… Бегите одна!

– Бежать одной? Оставить Вас здесь? Нет-нет, ни за что! – воскликнула я, но было уже ясно, что кастеляншу королевы двигать ногами не заставишь.

Надо уходить через сад.

Но есть маленькое, совсем маленькое обстоятельство: через пару минут сюда ворвется с обнаженной шпагой д'Артаньян, радостно поцелует обретенную возлюбленную и с гиканьем продолжит погоню за мной. Ведь госпожа Бонасье тотчас же пошлет его предупредить убегающую леди Винтер, что это никакие не гвардейцы, а самые настоящие мушкетеры. Друзья. Надо его задержать примерно таким же способом, как задержала меня Кэтти тогда в особняке.

На пальцах у меня сейчас красовалось три перстня. Рубин, аметист и сапфир. Сапфир не такой большой, как тот, подаренный де Ла Фером, но очень красивый, со звездочкой внутри.

Перстни были на все случаи жизни. Один простой, с ядом, и два с секретом. Я подбежала к столу, налила бокал вина и легко открыла тайничок в перстне с рубином. Серый порошок быстро растворился в вине. Затем тайничок в перстне с аметистом, оттуда в бокал отправились бурые крупинки.

– Пейте, – поднесла я бокал к бледным губам госпожи Бонасье. – Пейте, это вино придаст Вам силы! Пейте!

Госпожа Бонасье послушно выпила. Я поставила бокал на стол, схватила плащ и выбежала из комнаты.

Теперь состояние кастелянши королевы незначительно ухудшится.

В порошке из перстня с рубином помимо прочих вещей содержится милая травка, лекари называют ее Veratrum album. Вообще-то это яд, но лишь тогда, когда он сразу попадает в кровь. Сейчас он сработает как сильнейшее рвотное и слабительное. То есть в роли прямо противоположной – противоядия. А когда кончится его действие, вступят в дело крупинки из аметистового перстня, они усваиваются желудком быстро, быстрее, чем рвотный порошок, но поначалу рвота их пересилит. Персидские афродизиаки, содержащиеся в крупинках, разожгут в госпоже Бонасье такой любовный пыл, что д'Артаньян еще подумает, бежать ли ему в ночь сломя голову по остывшему следу или остаться с возлюбленной, горячей и на все согласной.

Я же сто раз говорила – зачем убивать человека, нарываясь на неприятности, когда можно изящно его использовать в своих целях? Это куда приятнее и полезнее.

Сейчас господа мушкетеры займутся спасением любимой женщины д'Артаньяна, это займет как раз те мгновения, что нужны мне для пересечения сада и леса.

В действие вступает самая мрачная часть моего плана. Мне не удалось избежать ее.

Звонили колокола в монастыре.

Я бежала по черному лесу к карете, а над ним уже плыла ночная луна. В одно из мгновений облака закрыли ее. Показалось мне или то было на самом деле, но кусочек луны, оставшийся чистым от облачных лоскутьев, отдаленно был похож на цветок лилии. Потом исчез и он.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ ФИНАЛ ДИКОЙ ОХОТЫ

Карета ждала меня шагах в пятидесяти от Фестюбера.

Форейтор был ранен. Пришлось оставить его в деревне. Мы поменяли лошадей и поехали дальше.

Я не старалась предпринять особых мер предосторожности. Человек не птица, крыльев у него нет. И на земле после него всегда останутся знаки его пребывания, так что тот, кто ищет, найдет, не стоит и время тратить, заметая след.

Из Фестюбера мы поехали на Фромель, из Фромеля в Армантьер.

В Армантьере я остановилась в гостинице, где попросила хозяина подыскать мне уединенное жилье в окрестностях городка, так как я, путешествующая дама, собираюсь пожить некоторое время здесь. Желательно, неподалеку от Лиса.

Такое жилье нашлось там, где я и рассчитывала его найти, – шагах в ста от парома стоял одинокий дом, окруженный живой изгородью. Туда я и переехала, отправив карету в гостиницу.

День прошел тихо. Я не спеша гуляла в окрестностях дома.

Кончились дела, кончились заботы, осталось одно ожидание.