Далеко на квадратной Земле

Жизнь Анны Антоновны Кролик, смешная и немного грустная. От момента рождения и до сегодняшнего дня

Я, Анна Антоновна Кролик, родилась 15 мая 3144 года. Место моего рождения – планета Земля, Морковная Федерация, город Кочерыжка. Все знают, что, рождаясь, кролики сначала ничего не видят. В мамином брюшке их глазки зарастают, и только потом, спустя некоторое время, они могут их разлепить. То же самое произошло со мной. Сначала вокруг были только звуки и полная темнота. Я перепугалась, но затем услышала ласковый мамин голос и всё поняла.

– Не бойся, малыш, – сказала мне мама. – Ты сейчас ничего не видишь, поэтому мир кажется тебе тёмным и враждебным, но это не так. В нём множество красок и оттенков. Правда! Особенно это заметно, когда выглядывает солнышко.

– Солнышко? Что это? – спросила я. (Знаю, кролики начинают говорить не сразу, но я была вундеркиндом, поэтому со мной всё было по-другому.)

– Солнце… – ответила мама. – Как бы тебе объяснить. Это такая квадратная звезда, вокруг которой мы все вертимся. Когда оно выглядывает, нам тепло и приятно. Особенно летом на пляже после купания. Мы можем греть в его лучах шёрстку.

– Значит, этот мир добрый и светлый?

– Не всегда. Бывают сложные моменты. И солнце тоже иногда садится и наступает темнота. Но ты не бойся. Потому что я и папа всегда будем рядом.

Так прошла наша первая с мамой беседа в родильном отделении. Потом у меня прорезалось зрение, мама поднесла меня к окошку, и я чуть не выскочила у неё из лап. Я впервые видела солнце! А ещё я увидела на клумбах множество ярких цветов и кусты жимолости, и мне стало так хорошо, что я подумала: «Как же всё-таки здорово, что я родилась, и как замечательно, что моя фамилия Кролик!»

А потом, когда мне исполнилось пять, я поглядела на нашего дедушку Ивана Прокофьевича… Он был весь таким стареньким, шея у него была такая дряблая и облезлая, что я вдруг с грустью подумала: «А ведь когда-нибудь он умрёт. Мама говорит, что рано или поздно это происходит со всеми кроликами. Сначала они стареют, а потом уходят. Только вот куда – никто не знает».

– Деда, – спросила я, – куда ты отправишься после того, как состаришься и помрёшь?

– Хочешь поскорее меня спровадить?

– Зачем же. Просто хотела узнать, куда в конце жизни переселяются кролики.

– Не знаю, это никому не известно.

– То есть это почти то же самое, что подать на размен, а потом ждать, когда переедешь, сам не зная куда?

– Возможно. Бросить всё и уехать. В другой город или на другую планету. Которую никто никогда не видел.

– Почему её никто не видел?

– Потому что она далеко.

– Насколько далеко?

– Намного. Думаю, она круглая.

– Но таких планет не бывает.

– Почему же. Там живут другие существа. Сначала они все кролики, а затем переселяются туда и становятся другими.

– Тебе не страшно?

– Немножечко. Но чем старее становишься, Анюта, тем сильнее устаёшь от жизни. Хочется чего-нибудь свеженького.

– Не понимаю, как можно устать жить. Прыгай, веселись!.. Здесь же столько всего забавного!

– У меня ревматизм. Прыгать мне не рекомендовано врачом. Вот когда перемещусь туда, откуда никто не возвращался, возможно, там и поскачу. Обрету вторую молодость. Запомни на будущее, Аня: если прожил жизнь с добрым сердцем и никому не делал слишком больших пакостей, то уходить легко. Знаешь, что всё сделал правильно, и тебе не стыдно.

– А тебе стыдно?

– Немножко.

– Почему? Ты делал пакости?

– Жизнь слишком долгая и сложная, невозможно не делать ошибок. Но пока есть время, я могу кое-что исправить. С кем поругался – извинюсь, что поломал – починю. Ты ведь простишь меня, если я что-то сделал не так?

– Конечно, я не помню зла. Так учил меня папа.

– Твой папа, конечно, дурачок. Мне всегда хотелось, чтобы он вырос полицейским. Мужественная профессия. Но как человек он, несомненно, добр. Слушай его. И маму тоже слушай.

В том же году у меня родился братик Виталик. Я поглядела на его слепые глаза и сказала ему, как когда-то мама:

– Не бойся, – сказала я. – Жизнь – сложная, так говорит наш с тобой дедуля. Но ты не волнуйся. Твоя семья рядом.

А в 3150 году я впервые отправилась в школу. Там нас усадили за парты и стали рассказывать, какие знания мы приобретём. Но в середине урока ворвался директор Эдуард Моисеевич и, подняв от возмущения шерсть дыбом, потребовал ответить: кто принёс в школу ворону! Мы растерялись, потому что никто ворону не приносил. Во всяком случае, не наш класс. Но Эдуард Моисеевич не хотел слушать, сердился и всё время повторял, что ворона не могла влететь сама, все окна в школе заперты, он проверял. Значит, кто-то нарочно притащил её, чтобы она устроила здесь беспорядок. Тогда я поднялась и сказала:

– Господин директор, – как можно уверенней сказала я, – почему вы не верите ученикам? Пришли работать в школу, а сами не верите. Вам же сказали: ворону никто не приносил. А если и принёс, то, может быть, хотел поместить её в живой уголок, но вы сейчас так раскричались, что даже тот, кто принёс, боится в этом сознаться.

– В самом деле! – спохватилась Марья Андреевна. – Живой уголок! Он у нас в кабинете биологии. Ребята позавчера принесли туда ворону. Видимо, оттуда она и выпорхнула. Вот она, разгадка, Эдуард Моисеевич!

Послушав всё это, директор немного успокоился и сказал, что сейчас найдёт кого-нибудь из старшеклассников – пусть поймают птицу и отнесут обратно в клетку. Затем он поглядел на меня… Я сначала перепугалась и подумала: «Ну вот, начинаются сложности мира. Я с ним строго. А вдруг с директорами так нельзя?» Но всё обошлось. Эдуард Моисеевич пораздувал ноздри, а затем сказал, что ценит откровенность и справедливую критику, и ушёл. А мы продолжили урок.

Чуть позднее я узнала, что директор у нас действительно такой. Может гаркнуть в коридоре, если кто-то носится на перемене. Или схватить за ухо. Но это если кто-то нарушает дисциплину. Потому что насчёт этого он непримирим. Двоечников и лентяев тоже не любит. Но если вы всего этого не делаете, Эдуард Моисеевич – ваш друг.