Далеко на квадратной Земле

Как-то я спросила у него:

– Эдуард Моисеевич, – подошла я к нему на переменке, – вы, наверное, в детстве любили побаловаться?

– С чего ты взяла? – посмотрел на меня директор.

– Потому что вы слишком строги к тем, кто нарушает дисциплину. Значит, вас самих когда-то драли за уши. Я права?

Но Эдуард Моисеевич ничего не ответил. Просто рассмеялся, а я поняла, что не ошиблась. Бедный Эдуард Моисеевич!

Думаю, на этом пора заканчивать. На дворе осень, 3154 год, мне 10 лет, и это конец моей автобиографии. Не знаю ещё, что меня ждёт дальше, но постараюсь жить так, как посоветовал дед: не делать никому гадостей. Эх, жалко Эдуард Моисеевич об этом не знает! Посоветовать ему, что ли?

На следующий день, в четверг, Аню вызвали в кабинет директора. Эдуард Моисеевич сидел за столом и что-то писал. Здесь же была Марья Андреевна. Стояла рядом и ждала.

– Входи, входи. Писательница, – увидев Аню, не прерывая своего занятия, сказал директор. Последнее слово, как показалось Ане, он намеренно выделил. Произнёс с какой-то насмешливой интонацией. Приглядевшись, Аня узнала на краю стола свою тетрадь по кроличьему языку. Именно там была написанная накануне автобиография. «Понятно, – обречённо подумала она. – Прочёл. Ну всё, я влипла! Неужели Марья Андреевна наябедничала? Нет, не верю». Директор продолжал заполнять какие-то бланки. Стояла томительная тишина. Не зная, что делать, Аня опустила голову и стала разглядывать концы блестящих туфель на своих лапах, но тут директор шумно высморкался в большой мятый платок и сунул его обратно в ящик стола. После этого он взял Анину тетрадь и, не раскрывая, начал вертеть её в руках.

– Ну так что, Анна Антоновна, – проговорил он, медленно сдвигая очки на лоб. – Значит, я, по-твоему, такой?

– Какой? – подняв и вновь опустив сконфуженный взгляд, спросила Аня.

– Такой, каким ты меня здесь изобразила. Где ты видела, чтобы я ругался из-за вороны?

– А вы разве не ругались? Неужели вы всё всегда помните?

– Конечно. Уж забыть такое!..

– Хорошо, я это выдумала. Признаюсь.

– Но зачем?!

– Мне показалось, так будет интереснее.

– Марья Андреевна.

– Да?

– Вы объяснили детям, как пишется автобиография, прежде чем к ней приступить?

– Разумеется. У нас был подробный разбор. Аня сама в нём участвовала. Анюта, скажи.

– Ага! – недоверчиво воскликнул директор. – И вместо того, чтобы написать кратко и доходчиво, влепила какие-то небылицы! Почему же она не написала про вас, Марья Андреевна? А? Вот что интересно!

– Я написала, – не согласилась Аня. – Правда, совсем немного. Но Марья Андреевна там тоже есть. Проверьте. Марья Андреевна, зачем вы показали мою тетрадь? Я думала, это останется между нами.

– Вот так новость! – не дав учительнице раскрыть рта, поднялся со стула директор. – Что значит «между нами»? Мы где, в школе или у бабушки на именинах? И потом, Марья Андреевна показала мне это совсем не для того, чтобы я тебя отругал. Ей показалось, что работа необычная. Такое могла написать либо очень одарённая ученица, либо… В общем, ей нужно было посоветоваться.

– Я не могла поставить тебе двойку, Анечка, – жалобно поглядела Марья Андреевна. – И пятёрку поставить – тоже рука не поднялась.

– Поставили бы четыре с минусом, и то спасибо, – буркнула Аня.

– Но за такое сочинение либо «отлично», либо «неуд»! – неожиданно вскрикнул Эдуард Моисеевич. – Здесь не может быть среднего балла. – Затем, немного постояв и успокоившись, он задумчиво произнёс: – Что же нам с вами делать, друзья мои? Ммм? Как поступим?

– Отдайте её мне, Эдуард Моисеевич, – показала Аня на тетрадь. – Я вырву страницу. Не мучьте, пожалуйста, себя и других.

– Ну нет, это было бы слишком просто. Вот как мы поступим. Внизу, в подвале, есть отдельное помещение. Что там находится, говорить не стану. Всё увидите сами. За мной! Не стоять!

И, основательно высморкавшись и не забыв прихватить с собой тетрадь, Эдуард Моисеевич покинул кабинет. Аня с Марьей Андреевной вышли следом.

Глава 3 Зал школьных сочинений. Мама встаёт в позу

Пока спускались с этажа на этаж, Эдуард Моисеевич задавал вопросы:

– Скажи, ты и дедушка действительно ведёте такие разговоры?

– Какие?

– Про то, что бывает с кроликами в конце.

– Нет, с дедушкой об этом не поговоришь. Он вечно занят.

– Чем же?

– Воспоминаниями.

– Значит, про круглую планету и про других существ, в которых мы якобы перерождаемся…

– Да, Эдуард Моисеевич.

– Что «да»? Я ещё не закончил.

– Но я знаю, что вы скажете. Поэтому отвечаю вам: да, я всё это выдумала. Но ведь именно поэтому моя биография оказалась на вашем столе. Что, я не права?

– Значит, тебя на самом деле интересуют такие темы?

– Какие?

– Про то, что бывает после жизни.

– По-моему, об этом хотя бы раз задумывался каждый нормальный кролик. Эдуард Моисеевич, что вы от меня хотите, я не понимаю? Ищете, к чему бы придраться?

– Господин директор, – включилась в разговор Марья Андреевна, – вы же видите: девочка действительно необычная.

– Да, я это понял. И только поэтому не буду ей больше докучать. Пиши, Аня Кролик, всё что тебе вздумается. Но только не в школьных тетрадях. Ты меня поняла? И в этой своей тетрадке тоже повсюду повычёркиваешь моё имя. Чтобы оно там даже не фигурировало.

– Что же там будет? Прочерк?

– Нет. Напишешь своей рукой сверху другое имя. Например: Гавриил Васильевич Косточкин. Хорошо?

– Но почему Косточкин?

– Потому что я так сказал. И теперь, когда снова захочешь написать обо мне, будешь писать про Гавриила Васильевича Косточкина. А мы с Марьей Андреевной всё поймем. Ну вот, пришли.

Они приблизились к двери, ведущей в подвал. Директор вынул связку ключей, открыл. Шагнули в темноту.

– Илларион, – позвал директор. – Илларион, ты здесь? Зажги свет, будь другом.

В нескольких метрах послышалось шарканье. Затем щелкнул выключатель, на потолке вспыхнули трубчатые лампы, и они увидели просторное помещение с двумя дверными проёмами – в той стене, которая была напротив, и левее. В центре стояла длинная застеклённая витрина, как морозильный ларь, в котором хранят мороженое, только длиннее, – от стены до стены. Такая же штука из дерева и стекла помещалась на правой стороне. Прямо перед собой они увидели старого кролика в выцветшей синей куртке с загнутыми из-за долгого ношения уголками фалд и с таким же вылинявшим серым мехом. Глаза незнакомца были скрыты под тёмными очками, какие носят кролики, утратившие зрение. В руке он держал наполненный чаем стакан в узорчатом подстаканнике из потускневшего мельхиора.

– Знакомьтесь, – сказал директор, – Илларион Скворцов, смотритель школьного музея.

– Так здесь музей? – удивилась Марья Андреевна. – Почему же я об этом ничего не знаю?

– Вы находитесь в зале школьных сочинений, – глядя поверх голов, заговорил смотритель. – Эдуард Моисеевич, сколько с вами? Показать им всю экспозицию или отдельные разделы?

– Илларион, мы не с экскурсией. Мы на минутку. У нас новый экспонат.

– Что? Гербарий, рисунок?