Далекое эхо

– Он не болел. Ночью начался пожар в доме. Зигги был в постели, он спал. Он погиб в огне.

– Это ужасно. Господи. Бедный Зигги. Я не могу в это поверить. Он всегда был такой предусмотрительный. – Он издал странный звук, напоминающий смешок. – Если бы меня спросили, кому суждено сгореть в огне, я поставил бы на Верда. С ним вечно что-то случается. Но Зигги…

– Знаю. В это трудно поверить.

– Господи. Бедный Зигги.

– Я знаю. Мы так славно провели время с ним и с Полом в сентябре в Калифорнии. Все это кажется каким-то нереальным.

– А Пол? Он тоже умер?

– Нет. Он уезжал на сутки. Вернулся и обнаружил, что дом сгорел, а Зигги мертв.

– Господи. Теперь подозрение падет на него.

– Уверена, что это последнее, о чем он сейчас думает.

– Нет, ты меня не поняла. Я просто имел в виду, что от этого ему будет еще хуже. Господи, Линн, я-то знаю, что это такое, когда все смотрят на тебя как на убийцу, – напомнил Брилл.

Возникла короткая пауза, – каждый поспешил уйти от спора.

– Алекс собирается на похороны, – сообщила Линн, как бы приглашая помириться.

– О-о, боюсь, мне не выбраться, – спешно ответил Брилл. – Мы уезжаем на пару дней во Францию. У нас уже билеты на самолет заказаны, и все такое. Кроме того, в последнее время я не был так близок с Зигги, как вы с Алексом.

Линн ошеломленно уставилась в стену:

– Вы четверо были как кровные братья. Неужели ради этого нельзя нарушить ваши планы?

Наступило долгое молчание. Затем Брилл сказал:

– Я не хочу туда ехать, Линн. Это не значит, что я не был привязан к Зигги. Просто я ненавижу похороны. Я, конечно, напишу Полу. Но какой смысл лететь через полмира на похороны, от которых только расстройство? Это не вернет Зигги.

Линн вдруг ощутила жуткую усталость. Хорошо, что она взяла на себя этот мучительный разговор, избавила от него Алекса. И хуже всего то, что она все равно в душе сочувствовала своему сверхранимому братцу.

– Никто из нас не хочет, чтобы ты расстраивался, – вздохнула она. – Ладно, Брилл, я с тобой прощаюсь.

– Одну минуту, Линн, – остановил ее он. – Зигги умер сегодня?

– Да, сегодня, рано утром.

Резкий вдох.

– Это жуть какая-то. Ты знаешь, что сегодня двадцать пять лет со дня смерти Рози?

– Мы не забыли. Но я удивлена, что ты помнишь.

Он горько рассмеялся:

– Думаешь, я могу забыть день, разрушивший мою жизнь? Он врезан в мое сердце.

– Ага. Что ж, по крайней мере, ты всегда будешь помнить годовщину смерти Зигги, – заметила Линн, ей стало противно: Брилл снова все вывернул применительно к собственной персоне. Иногда ей очень хотелось, чтобы можно было расторгать родственные узы.

Лоусон яростно уставился на телефон, возвращая трубку на место. Он ненавидел политиков. Только что пришлось десять минут выслушивать разглагольствования члена шотландского парламента в защиту нового главного подозреваемого в расследовании Фила Паратки. Десять минут о человеческих правах этого мерзавца. Лоусону хотелось завопить: «А как насчет прав бедняги, которую тот убил?» Но у него хватало здравого смысла не дать волю своему раздражению. Вместо этого он вставлял успокаивающие реплики, а про себя подумал, что нужно будет поговорить с родителями убитой, чтобы те напомнили своему члену парламента, что ему следует защищать жертв преступления, а не преступников. Но все равно он предупредит Фила Паратку, пусть ждет ножа в спину.

Он поглядел на часы и удивился, как поздно. Пожалуй, стоит по пути к выходу заглянуть в отдел нераскрытых дел, на случай, вдруг Фил еще не ушел домой.

Но единственным человеком, который был там в этот поздний час, оказался Робин Макленнан. Он корпел на грудой свидетельских показаний, сосредоточенно хмурясь и вздыхая. В круге света настольной лампы он зловеще напоминал брата. Лоусон вздрогнул. Ему показалось, что перед ним призрак, но призрак, постаревший на дюжину лет с тех пор, как в последний раз шагал по этой земле во плоти.

Лоусон кашлянул, и Робин поднял голову. Иллюзия тут же рассеялась – у Робина была совсем другая мимика, и морщинки – ее следы – перекрывали родственное сходство.

– Хэлло, сэр, – откликнулся он.

– Вы поздно засиделись за бумагами, – сказал Лоусон.

– Дайана повела ребятишек в кино. А я подумал, что мне все равно где сидеть, в пустом доме или здесь.

– Я понимаю вас. После смерти Марион в прошлом году я часто чувствую то же самое.

– А сына, что, нет дома?

– Моему сыну сейчас двадцать два года, Робин. Летом окончил институт с дипломом по экономике. А сейчас ездит курьером на мотоцикле в Сиднее, в Австралии. Иногда я думаю: чего ради я столько вкалывал? Не хотите ли выпить пинту за компанию?

Робин слегка удивился и, закрывая папку, ответил:

– Пожалуй.

Они договорились выпить в маленьком пабе на окраине Керколди, откуда обоим было рукой подать до их домов. В пабе было шумно, гул разговоров мешался с набором рождественских хитов, неизбежных в это время года. Полоски серебристой мишуры свисали с дверного проема и светящейся пластиковой елки, кособоко прислоненной к дальнему концу бара. Лоусон взял по пинте пива и по рюмке виски, а Робин тем временем отыскал столик в относительно тихом углу зальчика. Он несколько удивился при виде двух сортов выпивки, которую Лоусон водрузил на столик перед ним.

– Спасибо, сэр, – осторожно произнес он.

– Забудьте о чинах, Робин. Хоть на сегодня. Ладно? – Лоусон сделал большой глоток пива. – Сказать по правде, я рад был, увидев вас в отделе так поздно. Сегодня мне хочется выпить, а я не люблю пить один. – Он с интересом посмотрел на собеседника. – Знаете, какой сегодня день?

Робин насторожился:

– Шестнадцатое декабря.

– Я думал, вы скажете лучше.

Робин поднял рюмку с виски и одним махом осушил.

– Сегодня двадцать пять лет со дня убийства Рози Дафф. Вы это хотели от меня услышать?

– Я так и думал, что вы поймете.

Никто не мог придумать, о чем говорить дальше, поэтому несколько минут они просто пили пиво в неловком молчании.

– Как продвигается Карен с этой историей? – спросил Робин.

– Я думал, вы знаете лучше меня. Начальник всегда узнает последним. Так ведь всегда происходит?

Робин криво усмехнулся:

– Только не в этом случае. Последнее время Карен в отделе почти не бывает. Она все время проводит в хранилище вещдоков. А когда возвращается за свой стол, я последний человек, с кем она станет беседовать. Как и всем вокруг, ей неловко говорить о большом провале Барни. – Он допил свою пинту и встал из-за столика. – Повторим?

Лоусон кивнул. Когда Робин вернулся, он спросил:

– Вам так это видится? Как большой провал Барни?

Робин нетерпеливо потряс головой:

– Так это виделось Барни. Я помню то Рождество. Я никогда таким его не видел. Он себя клял. Винил себя в том, что никого так и не арестовал. Он был убежден, что проглядел что-то очевидное, что-то жизненно важное. Это его буквально грызло изнутри.

– Я помню, что он принимал это очень близко к сердцу.

– Можно сказать и так. – Робин уставился в свое виски. – Я хотел ему помочь. Я и в полицию пошел, потому что Барни был для меня богом. Я хотел быть похожим на него. Я попросил, чтобы меня перевели в Сент-Эндрюс, чтобы быть в том же подразделении. Но он этому помешал. – Робин тяжело вздохнул. – Я все время думаю, что, может быть, окажись я там…