Дальше фронта…

– Не без того. По мне так здесь едва ли не единственное приличное место в здешней обозримости, где досуг можно провести весьма комильфотно. По вечерам в конце недели тут собирается, как говорится, здешнее «общество», бывают часто даже семьями, и с девицами на выданье. Хромцов, владелец ресторации, давно пытается сторговать соседний участок и снести тамошние халупы ввиду расширения дела, но там какие-то сложности, даже не в цене. У нас тут Азия совершенная, иному нищему сколько не плати, свое подворье не продаст, родовое оно, видите ли, гонор у него…

Тут Лебедев махнул рукой официанту и отвлекся сделать заказ, а Рыков подумал, что тот отчего-то глубоко осведомлен о сложностях ресторатора. Впрочем, виной тому знакомство, родство или обычаи губернских городков, где все про всех знают, наверняка не сказать. А может быть, и вправду – родство, хоть и весьма дальнее. Было у Лебедева что-то неистребимо-купеческое в облике и манерах, тщательно залакированное образованием и внешним лоском, но всё же, всё же… Если и потомственный, то втором поколении дворянин, не более. С другой стороны, ежели во втором, так непременно сын миллионщика, другим потомственное дворянство не жалуют, зачем же такому под погоны? Загадка, право. Ну да ничего, времени впереди много, небось, прояснится.

Непонятных себе людей капитан Рыков не любил. Ну, не то, чтобы не любил заведомо всех и сразу, но резонно опасался – чего от такого ждать? То ли в возможных сложностях жизни неожиданно протянут руку помощи, то ли при первой же возможности пнут с размаху под копчик. Поневоле вспомнился Алеша Шкуро, добрый товарищ по Маньчжурии. Вот уж кто душа нараспашку, прост и понятен как медный пятак, душу за товарища продаст и от пули грудью прикроет… Капитану гордиться перед «купцами» особою древностью рода, по его мнению, было сложно: счет столбовых дворян Рыковых по «Гербовнику» шел всего-то с 1623-го года. Дядюшка, заветный фантазер, возводил родословную историю то к некому варяжскому эрлу, то к ляшскому воеводе Рыку, служившему еще Иоанну Васильевичу. К первой версии, впрочем, не было ровно никаких бумаг, а от намеков на родство с поляками дружно отмахивалась вся родня, упаси боже от таких родственничков…

– Ну вот, с обязанностями «хозяина» я частично справился, теперь всецело ваш. Одобряете ли выбор?

– Отменно, – занятый собственными мыслями, Рыков совершенно не следил за тем, что в ближайшем времени им предстояло съесть и выпить, но не признаваться же в этом? Будет верная обида.

– Владимир Кириллович, я бы хоте попросить вас… Вы у нас человек новый, и вокруг для вас все ново, а то и непривычно. Не стесняйтесь, спрашивайте. Да и о себе уж расскажите что-нибудь, а то вызовет меня с утречка в понедельник наш «царь, бог и воинский начальник» и начнет пытать да спрашивать, что да как, а я ему – «не могу знать»?

Откровенность Лебедева даже слегка оглушила. Право, ну нельзя же так. Того и гляди, впрямую объявит, что приглашение господина капитана на обед принято в видах полной «рекогносцировки» его личности по прямому приказу непосредственного начальства… Словно прочитав его мысли, поручик изрек:

– Владимир Кириллович, беседовать с вами фон Бреве мне не поручал… да я вот у «старика» служу уже третий год, в неминуемых расспросах головой ручаюсь. Выручайте, а то быть мне словесно биту и в опале недели на две, будет дуться букой… А ведь еще и «маменька» наша, генеральша свет Аглая Генриховна присутствует, от нее я и двумя неделями отлучения от целования ручки не отделаюсь…

Принесли аперитив в виде полубутылки хереса и перемену холодных закусок, что дало некоторое время собраться с мыслями, уж слишком неожиданно пришлась адъютантская откровенность.

– Ух, умеете, оказывается, вы озадачить, Борис Андреевич… Давайте в двух словах: протекция у В. К. моя случайная, что называется, «под руку», за меткость на стрельбах. Оттуда же и анекдот о часах. Великокняжеские ношу по большим праздникам, уж больно дороги, да и реликвия, так сказать. Поеду в отпуск, так и вообще дома, в Снигиревке, оставлю. Там у маменьки в сундуке много чего, от дареной сабли Василия Голицына… Да и сам сундук – раритет времен Смуты, ежели не более ранних. Что ж еще?

Рыков поднял высокий бокал с хересом и продолжил:

– Оружие и награды за японскую, оттуда же и репутация…

– Некоторого лихого словесного виртуоза… Поручик «Дальше фронта»…

– Что? Впрочем, вполне верно.

– Нет, так вас прозвали в войсках. Не слышали? Верю, за такое можно и к барьеру.

– За что же к барьеру, помилуйте? Любимейшее мое выражение. Девиз жизни, так сказать. Итак, будет что генеральше доложить?

– Пожалуй. У нее, кстати, через три недели день ангела. Непременно ждите приглашения. Вы теперь как бы принадлежите к некому избранному кругу. В силу должности и заслуг.

– И каков же этот круг?

– Исключительно офицеры, старшие местные чиновники и семья князя К*, проживающая рядом, в родовом имении. Другим инородцам, как и лицам купеческого сословия, туда ходу нет. «Генеральша», свет урожденная фон Тарле, дама строгих традиций. Сам генерал с купцами первого разбора общается, да и, между нами, дела ведет. Но – строго на нейтральных плацдармах, хотя бы и здесь… А вот и форель…

Блюда на стол подавались французской кухни, к которой капитан относился весьма прохладно, поручик же кушал с видимым удовольствием, даже некоторым деланным на вид наслаждением.

– Я вижу, столичный этикет здесь выдержан во многом, но не во всем.

– Где же вы видите нарушения?

– Судя по петербургским ресторациям, клиента необходимо томить в ожидании как минимум минут двадцать только до закусок, подав на стол исключительно сельтерскую воду и пепельницу, что только подчеркивает высокий статус заведения…

– Далековато отсюда до столиц… Как видите, тут полным-полно туземцев, а они наших тонкостях не разбираются вовсе, как и в перемене блюд. Согласно их обычаю, для важного гостя на стол должно быть подано немедленно все и сразу. А то возможно все, вплоть до стрельбы, и не только в потолок… Обратите внимание, официанты здесь все исключительно русские. А почему? Туземец непременно обсчитает или одно из заказанных блюд не подаст, деньги же за него возьмет и отправит в собственный карман. Препятствовать этому невозможно, равно как и бороться с природными стихиями.

Рыкова слегка удивило, что в речи поручика уже не в первый раз прозвучало слово «туземец», и так не вполне корректное, но еще и произносимое в самом пренебрежительном оттенке. Официально жители Империи не славянского происхождения именовались «инородцами», но и это слово в быту во всех совершенно слоях общества старались не употреблять, справедливо опасаясь возможных конфронтаций.

Да и не видел поручик настоящей «Азии». Маньчжурия – вот где азиаты самые натуральные. И обликом, и манерами, и обычаями. Здесь же овеянная легендами Колхида и остатки древних греческих городов…

– И что же, все таковы? Местный извозчик, признаюсь, отчаянной шельмой мне вовсе не показался.

– Извозчики, Владимир Кириллович, по-моему, так везде одинаковы. Они и лояльны-то вовсе не к нам, а к содержимому наших кошельков. Как и содержатели гостиниц, ресторанов и прочих постоялых дворов да шинков.

– Верно. Очень меткое наблюдение. Имел множество поводов к сравнению.

– А местное население в массе своей нас совершенно не любит, оттого и пользуется любым поводом как-либо уязвить «уруса». Обвесить, обсчитать, а то и обворовать, здесь такое за грех не почитают. А уж если обсчитают и обворуют нас с вами, то есть офицеров, так это уже едва ли не подвиг, законный повод для гордости. Бывал я, кстати, в Курляндии, так и там то же самое.