Дальше самых далеких звезд

Но двигаться было тяжело, очень тяжело. Сумеет ли он встать?.. «Хороший вопрос!» – подумал Калеб. Если и сумеет, атаковать бессмысленно. Он походил сейчас на черепаху под башмаком великана.

– Я сказал, ты услышал, – промолвил адепт. – Охотник… Охотник, да еще землянин… – Его лицо сложилось в презрительную гримасу. – Не знаю, на что надеялись эти недоумки из Архивов… Охотники тоже люди, и у них есть мозг. Так что, Калеб, сын Рагнара, ты в моей власти.

Он поднял руку, собираясь щелкнуть пальцами, но Калеб его опередил. Легкий удар по инъектору, и тонкая игла пронзила кожу. Зелье, вытяжка из трав и плодов с Зеленой Двери, ускоряло метаболизм; то был секретный состав, известный лишь старейшим в Братстве, и применяли его нечасто и с осторожностью. За все приходится платить – так уж устроен мир! – и аномальная активность тоже имела свою цену.

Действие снадобья было мгновенным: кровь молотом стукнула в виски, жаркая волна прокатилась от макушки до пят, заставив его содрогнуться. Калеб видел руку священника – она поднималась так медленно, так неторопливо, что он, наверное, успел бы скрутить его в узел, дотащить до шлюза и выбросить в пустоту и холод астероида. Он встал, пересек разделяющее их пространство, положил ладонь на горло монаха и стиснул пальцы. Стиснул не очень сильно – убивать брата Хакко было еще рано.

Глаза адепта померкли, ноги вытянулись, рука упала. Он лежал в кресле, точно безвольный манекен, и внизу, под животом, стало расплываться темное пятно.

– Ты болван, святой братец, – промолвил Калеб невнятной скороговоркой. – Болван, клянусь Великими Галактиками! Думаешь, ты оказал услугу Аригато? Мне, бесполая крыса! Мне и ей! К счастью, у нее был выбор!

За его спиной послышались шаги, затем раздался удивленный возглас. Калеб отпустил монаха и повернул голову. Действие снадобья ослабело, он уже мог членораздельно говорить и пока еще держался на ногах.

– Я Хорхе Ортега, – сказал офицер в полетном комбинезоне. – Меня прислал коммандер… Что здесь произошло?

– Ты не тот Хорхе Ортега, которого я знал на Земле, – с трудом ворочая губами, произнес Калеб. – Прости, друг, я вижу, что ошибся.

– Это бывает. Так что со святым братом? – Ортега дернул головой и принюхался. – Запах… Здесь запах как в нечищеном гальюне!

– У брата Хакко случился приступ. Периодическая офирская лихорадка, не очень серьезный недуг, но неизлечимый… Боюсь, он не отслужит вам молебен и никому не отпустит грехи. Но это пройдет. Покой… ему нужен только покой… а мне… мне…

На неверных ногах он шагнул к офицеру и ухватился за рукав комбинезона. Сообразив, что Охотник сейчас упадет, Ортега подставил плечо и поволок его к креслу.

– Не сюда… тащи в пищеблок, приятель… мне надо поесть и выпить горячего… надо передохнуть… час или больше… помоги… как землянин землянину…

– У священника приступ, это я понимаю, хотя никогда не слышал про офирскую лихорадку, – буркнул Хорхе Ортега и, поддерживая Калеба, направился к входной диафрагме. – Но с тобой-то что? Ты ведь Охотник?

– Ох-хотник, – согласился Калеб, лязгая зубами. Его била мелкая дрожь, по спине текли ручьи холодного пота. – Ох-хотник, – повторил он, с трудом переставляя ноги. – Но пр… приступ у брата Хакко был уж-жасен… а я такой впеч… впечатлительный…

– Это заметно, – проворчал Ортега и поволок его в офицерскую трапезную.

…Через пару часов Калеба и брата Хакко доставили на корабль. Оба уже пришли в себя, хотя священник кашлял, хрипел и хватался за горло, а у Калеба звенело в ушах. Его мучила жажда, неизбежный результат сделанной инъекции – зелье активно выводилось почками, и этот процесс был не слишком приятен. Но он выглядел довольным и даже поддержал брата Хакко под локоть, помогая протиснуться в люк катера.

На борту их встречал капитан. Брат Хакко, не сказав ни слова, злобно покосился на него и заковылял к лифтам. Проводив его взглядом, Калеб расстегнул ворот комбинезона и потер виски. В голове еще шумело.

– Ты задержался, – заметил капитан, – ты и наш святой братец. И вы оба словно бы помяты… Или мне показалось?

– Не показалось.

– Хмм… Выясняли отношения?

– Не без того. – Калеб усмехнулся. – Теперь я знаю, что способен выполнить контракт. Оба контракта, и с вами, и с Архивами.

Капитан снова хмыкнул.

– Отрадно слышать! А что случилось?

– У нас на Земле есть старинная поговорка: кто сел обедать с дьяволом, должен запастись длинной ложкой, – сказал Калеб. – У меня ложка нашлась, а у него – нет.

Ковальский уставился на Охотника.

– Ложка, говоришь? А как насчет стакана? По-моему, тебе не помешает выпить.

– Это точно.

Они поднялись на верхний ярус. Доктор Кхан стояла у прохода в оранжерею: лицо белее снега, руки стиснуты на груди. Калеб улыбнулся ей.

* * *

Вернулся! Он вернулся!

Страх, терзавший Дайану, растаял. За несколько минут до этого она увидела священника – мрачно глядя в пол, брат Хакко проскользнул по коридору и исчез за дверью каюты. Она не знала, что подумать: возможно, монах расправился с Калебом, изувечил или убил его, и теперь, затворившись в своем отсеке, будет замаливать грехи – или что там делают адепты-убийцы, прикончив человека. С другой стороны, выглядел священник отнюдь не победителем – скорее был похож на пса, которого выдрал хозяин. Но почему? Боялся ответить за смерть Охотника? Это не исключалось; рядом – база Патруля, и капитан мог передать убийцу служителям закона.

Перебирая варианты, Дайана пряталась за жасминовым кустом, кусала губы, стискивала кулачки, забыв, что может обратиться к Людвигу. Он, разумеется, знал все, но почему-то эта мысль не приходила в голову, как и другая, связанная с причинами тревоги. Что ей до жизни и смерти Охотника?.. В конце концов, он был чужаком, даже не авалонцем; всего лишь попутчик, наемный боец, такой же временами страшный, как адепт с Полярной. Но губы Дайаны хранили память о его губах, кожа – о его прикосновениях, и она понимала – не разумом, но чувством, – что судьбы их связаны. Связь была крепкой: если он погиб, то и она умрет.

Но он вернулся! Он выглядел усталым, но шел, как всегда, быстрой легкой походкой, и Дайана подумала, что он торопится к ней. Покинув свое убежище за кустом, она поймала его взгляд, его улыбку. Конечно, он улыбался не капитану-бородачу, он смотрел на нее, и в этот миг лицо его изменилось – стала мягче линия губ, дрогнули ноздри, лучики морщин разбежались от краешков глаз. Он снова был таким, как в минуты, когда обнимал ее, – там, в трюме, у бронированной кабины краулера.

Дверь капитанского отсека сдвинулась, и они исчезли. Дайана, прижав ладони к груди, стояла под кустом, усыпанным белыми цветами. Ощущение силы и свободы, прежде незнакомое, переполняло ее; внезапно она поняла, что ничем не обязана Аригато Оэ и его умершей супруге, что она – не копия женщины, обитавшей когда-то в ее авалонском доме, не дубль, а самостоятельная личность. И она не испытывала больше страха перед адептом. Что бы он ни сделал с ней, чего бы ни желал добиться, все повернулось в лучшую сторону. Ей казалось, что она спала всю свою недолгую жизнь, но сон вдруг развеялся, явив миру и ей самой нечто новое и неожиданное. Что же?..