Дальше жизни

Из подъезда вышел сын Михал Михалыча в белоснежной рубашке и в темных модных очках.

– У меня репетиция, скорее всего, ночевать не приеду, – небрежно бросил он отцу и направился к машине.

– Здравствуйте, Олег Михайлович, – крикнул ему в след Колька.

Тот, не оборачиваясь, поднял руку и исчез в машине.

– Ну и важный он у вас. Артист, одним словом.

– Ох, Николаша, грустно мне смотреть на взрослого мужика, впадающего в подростковый период, – старик достал платок и вытер слезившиеся глаза. – Стыдно за него.

– Да ладно, профессор, с кем не бывает… Я у вас спросить хотел.

– Спрашивай, Николаша.

– Я нашел икону, но не пойму, кто на ней изображен. Поможете?

– Приноси, Коля, будем разбираться.

– Я сейчас, быстро, – и он скрылся в подъезде.

Глава 7

Николай летел вниз по лестнице, держа перед собой двумя руками икону. Тетка Сима закрывала дверь, напевая мелодию из своей молодости. Увидев несущегося Кольку с иконой, отпрянула в сторону.

– Ох, свят, свят, никак что-то случилось, – всплеснув руками, прошептала она. – Коль, что там у вас произошло?

– Не до тебя, теть Сим.

Услышав такой ответ, она встала, как вкопанная.

– Машка померла! Не выдержала проблем. Ох, горе-то какое…

Михал Михалыч сидел, умиротворенно глядя по сторонам. Солнце поднялось высоко, обдавая своей мощью и жаром.

– Ну и раскочегарилось не на шутку, еще чуток и дышать нечем будет, – сказал профессор приближающемуся Кольке. – И облака куда-то исчезли. Давай, Николаша, посмотрим, – он взял аккуратно икону.

– Так это же Николай Чудотворец!

– Мой тезка.

– Это ты его тезка, а не он твой. Великий святой Николай Чудотворец, вот и надпись, видишь в уголочке? – профессор обтер икону уголком своей рубашки. – Загрязнилась немножко.

Из подъезда выбежали тетка Сима и Люба из четырнадцатой квартиры. Сорокапятилетняя Любовь Всеволодовна выглядела довольно странно со сковородкой в руках, с бигудями на голове и босиком.

– Ох, горюшко-то какое, – заголосила она своим высоким музыкальным голосом.

Тетка Сима жалостливо спросила:

– Где она… В морге? – ее глаза «навыкате» выкатились еще больше, напоминая теннисные шарики.

– Кто в морге? – не понял Колька.

– Да мать твоя в морге.

Николай плюхнулся на скамейку, потеряв дар речи.

– Колюшка, о чем они? – растерявшийся профессор начал тщательно протирать свои очки, надеясь рассмотреть в них что-то для него непонятное.

Любовь Всеволодовна Мухина, музыкальный работник по части гармонии, явно не знала, куда пристроить свою сковородку с котлетами. Наконец, поставив ее на траву, заголосила:

– Мы с ней двадцать лет рука об руку, добрые люди… Как же так… Нет больше моей подруженьки.

На шум вышло еще несколько соседей. Начались вздохи, охи и слезы.

– Успокоились! – приказным тоном сказала тетка Сима. – Надо организовать похороны.

– Зинка-то знает? Ой, горе-то какое, ее ведь еще воспитывать надо. Девчонка совсем, – продолжала голосить Любовь Всеволодовна.

К собравшейся толпе присоединился Владимир Иванович, возвращавшийся из больницы от своей жены.

– Кого хороним? – с волнением спросил он.

– Маша померла, – утирая передником слезы, ответила Люба.

– Как? Я же это… Только что ее видел. Она за колхозным творогом в очереди стоит.

Образовалась тишина.

Николай ничего не слышал. Одна и та же мысль кружилась в голове: «нет мамки больше… нет мамки… как же мы теперь?»

– Коль, очнись, когда мать-то померла? – теребя его за плечи, спросила Галина Петровна из соседнего подъезда.

– Я… Я только сейчас узнал от тетки Симы, – онемевшим языком медленно вымолвил Колька.

Все посмотрели вопросительно на Симу. На ее круглом лоснящемся лице появилось удивление.

– Как от меня?

Она настолько растерялась, что не смогла сформулировать ни одной мысли по поводу своего умозаключения.

Все терпеливо ждали объяснения.

– Как от меня… Ты ж это… С иконой, весь взволнованный… Я ж икону-то увидела и… Так просто с иконами не бегают… Выставил ее вперед… Ох, Господи…

– Я икону Михал Михалычу нес, – слова, застрявшие где-то в грудной клетке, еле произносились.

Все посмотрели на профессора.

– Ну да, мне нес икону.

– А я же подумала, померла Машка. Ты же, Колька, с иконами-то никогда не бегал.

Пот струился по Симиному красному, как мак, лицу.

Первой засмеялась Любовь Всеволодовна, за ней все остальные, кроме Кольки.

Из-за угла появилась Маша с двумя сумками. Николай так обрадовался, что сам себе удивился. Он бросился к матери, взяв из ее рук продукты.

– Что за сбор? – спросила она.

Но все быстро разошлись, оставив Машу с сыном одних.

– Так что случилось-то, сынок? – спросила Мария.

– Пошли, мать, домой, на солнце вредно стоять, – Коля открыл дверь дверь подъезда.

Глава 8

Весь вечер Николай просидел дома. Это был редкий случай, когда ему не хотелось никуда идти. Солнце уже давно отправилось на покой, освобождая людей от жары и суеты. В кладовке дышать было нечем, не спасал ни вентилятор, ни дверь, распахнутая настежь. Лежа на диване, Колька пытался понять, что за история такая произошла с ним. Ему совсем не нравилось его непривычное состояние. Вместо веселой компании где-нибудь в кафешке или в постели у Ирки, нынешней пассии, он лежит дома, думая Бог знает о чем о чем.

– Мам, поди сюда.

– Чего, сынок? – мать вошла в комнату с дуршлагом в руках. – Макароны вам сварила. Ты не болен часом?

– Мам, ты почему меня Николаем назвала?

– Так это… – Мария присела на стул. – В честь святого Николая Чудотворца.

– А почему в честь Чудотворца?

– Так я ему молилась. У меня угроза выкидыша была.

– А что это значит?

– А то и значит, если бы не Николай Чудотворец, тебя и не было бы на этом свете.

– А Зинка?

– А что Зинка? С ней я нормально ходила. Да и в церковь уже не было времени бегать.