Дама с единорогом

— Сколько лет? — Она наугад указала на одного из мальчишек.

— Много, сеньора! Он за зиму до того, как матушка Ваша умерла, родился, — с готовностью ответить мать и, дав сыну затрещину, прошипела: — Поклонись сеньоре, увалень!

Мальчик неуклюже поклонился и тупо уставился на родительницу. Та толкнула его в сторону дверь: ступай, мол, работать, не мозоль глаза!

— А старшей девочке, той, что возится у очага?

— Она на годок постарше.

— Патрик, а не женить ли её на сыне плотника, чья жена прихватила чужую землю? Я слышала, у него семеро сыновей и ни одной дочки — пусть порадуется! — Заметив испуг на лице девочки, она добавила: — Но это мы после решим, а теперь я хотела бы знать, как поживают больные дети. Хорошо ли они содержатся?

— Отвратительно, — ответила из-за полотняной перегородки Джуди. — Она им молоко водой разбавляет. А уж на каком тряпье они спят, госпожа, Вы бы видели! И грязные, как черти!

— А зачем ты их тётке отдала? — парировала Жанна.

— Мне-то самой несподручно, а тут тётушка, родная кровь всё-таки. Я ведь, госпожа, ей и денег дала, чтоб за детишками следила…

— А я, что, не следила? — взвилась хозяйка. — Да я своему Джейми молока не додавала, всё твоя Рут высосала! И где теперь мой малыш? Схоронила его, госпожа, не первая зима могилке! А что до тряпья, то мои родные детки на таких перинах не спят!

— Посмотрим, что это за перины! — Графиня встала и резким движением отдернула залатанное грязное полотнище. Зрелище, открывшееся её глазам, превзошло все ожидания и только укрепило мысль о том, что детям здесь не место.

Возле покрытой козлиной шкурой скамьи на корточках сидела Джуди и поила молоком с мёдом Рут. Девочка — в каких-то обносках с чужого плеча, полинявших, давно потерявших цвет — кашляла и просила пить. Свободной рукой мать качала корзину с младенцем, свисавшую с потолка. Пахло сыростью и кошачьими испражнениями.

— Маленькому совсем плохо. — Джуди поставила миску на пол и приняла из рук госпожи мешочек с травами. — Вы уж извините, сеньора, я с ними останусь.

— Ни ты, ни твои дети здесь не останутся, — решительно заявила Жанна. — Я забираю вас с собой. Патрик, подожди, когда Джуди и её ребятишки будут готовы, и возвращайся с ними в Уорш. Я уеду сейчас и позабочусь, чтобы к их приезду Элсбет нагрела воды: обоих бы не помешало вымыть.

— Но не сейчас же, госпожа! — взмолилась служанка. — Их и так лихорадит, а тут Вы ещё в воду хотите их опустить…

— Для их же блага. Не хочешь мыть — не мой, но чтобы в таком виде твоя Рут не разгуливала по моему дому.

— Они, как мышки, будут сидеть, госпожа, — пообещала обрадованная Джуди и принялась сваливать в кучу нехитрые пожитки Рут (у маленького Адриана их вообще не было). Сеньора давно обещала взять к себе её девочку, теперь, наконец-то, она сдержит слово!

Выйдя на свежий воздух, Жанна долго не могла продышаться. Её тошнило от смрада, от кишащей вшами хозяйки и её годами не мытых детей с рыбьими глазами.

На берегу Северна, перед подъёмным мостом, ей встретилась группка из четырёх всадников во главе с юношей в шапероне. Сгрудившиеся вокруг него слуги горячо перепирались со стражниками.

— Что здесь происходит? — Жанна бесстрашно выехала вперёд. Она слышала, как позади неё звякнули вынимаемые боевые топоры, щёлкнули натянутые арбалеты. Ей нечего было бояться.

Юноша в шапероне обернулся; плащ распахнулся, обнажив длинное, доходившее почти до лодыжек сюрко. За поясом поблескивала рукоять охотничьего ножа.

— Баронесса Уоршел, это Вы? — радостно окликнул её высокий голос; в памяти графини он ассоциировался с голосом Мелисандры Гвуиллит. Но кто этот юноша? Её родственник? По голосу ему лет четырнадцать.

— Да это я, Мелисса, Мелисса Гвуиллит! Вы не узнаёте меня? — Одним движением юноша сорвал с головы шаперон, открыв взору длинные волосы, тщательно уложенные под сетку.

— Ничего не понимаю, — пробормотала Жанна. — Но зачем…

— Всё потом, у жарко натопленного камина, — улыбнулась Мелисса. — Признаюсь, я ужасно продрогла.

По знаку госпожи привратник опустил подъёмный мост.

— Ну и вонь! — Баронесса Гвуиллит (в замужестве, княгиня Гратхалдт) поморщилась от запаха палёной шерсти.

— Ничего особенного, просто я на время приютила нескольких ремесленников. — Жанна с помощью слуги сошла на крыльцо. — Думаю, мы без помех сможем поговорить наверху.

— Ничего не имею против. Надеюсь, там тепло?

— Позавчера топили.

Войдя внутрь, Мелисса сняла плащ и отдала служанке.

Жанна убедилась, что на её подруге мужская одежда, но пока не подала виду, что чем-то удивлена или огорчена: не следует давать слугам лишний повод для сплетен.

Когда хозяйка и гостья со всеми удобствами устроились наверху и все слуги были отосланы, хозяйка задала первый интересовавший её вопрос:

— Как Ваш отец мог отпустить Вас в такое неспокойное время?

— А он и не отпускал, — пожала плечами Мелисса. — Он ничего не знает, и дома меня ждёт отменная ругань, возможно, даже порка. Видите ли, нас с матерью отправили в замок к дядюшке.

— Но как Вы сюда попали?

— Сбежала. Сказалась больной, дождалась, пока все уйдут на службу, — и… Милая Жанна, я умирала со скуки, я не могла больше слушать бесконечные нравоучения тётки!

— Но Вам не следовало… Это неразумно, опасно; в конце концов, Вас накажут!

— Накажут, — спокойно согласилась гостья. — Уверена, дядя уже отправил гонца в Гвуиллит. Может, отец даже высечет меня, но это нестрашно. Он отходчив, к тому же, я быстро сумею загладить свою вину.

— А почему на Вас мужская одежда? — нахмурилась Жанна. — Уверена, Вашему отцу это тоже не понравится.

— Много шума из ничего! — рассмеялась Мелисса. — Я надела её, чтобы сойти за одного из дядюшкиных пажей. Будь я в женском наряде, меня бы не выпустили.

— Но это неприлично! Ношение мужской одежды — грешно. Господь создал женщину женщиной, а мужчину — мужчиной и велел каждому носить одежды своего пола. А Вы, поправ его законы, осмелились…

— Да знаю я! — недовольно прервала её гостья. — У меня есть платье. Я переоденусь и предстану перед отцом в подобающем виде. — Княгиня смиренно потупила глаза.