Дама с коготками

– Вам кого?

– Павлика.

– Я.

– Вас беспокоит подруга Милы Котовой. Исполняется годовщина со дня ее гибели, хотим собрать друзей на поминки.

Парень помолчал, потом буркнул:

– Не знаю никакую Милу!

Я набрала один за другим еще три номера. Милу не знал никто. Но ведь записала же она зачем-то телефоны этих мужчин?

Утомившись, я спустилась в гостиную, где Зайка опять пыталась сложить непонятную мозаику.

– Что это у тебя?

Ольга зевнула:

– Ненормальная преподавательница по истории живописи взяла десять открыток с картинами великих мастеров, разрезала на мелкие кусочки, перемешала и велела сложить заново, наклеить на лист бумаги и сдать ей. Хочет, видите ли, проверить, насколько хорошо мы знаем живопись.

Куча мелких обрывков впечатляла. Части были разных цветов, изредка попадались более-менее распознаваемые объекты. Вот этот кусок явно от картины Эль Греко «Святое семейство». Но сложить все невероятно трудно.

– Завтра вечером сдавать, – безнадежно вздохнула Зайка.

– Неси сюда альбомы, – предложила я, – подумаем вместе.

Через пару часов мы имели два произведения Рубенса, одно Моне, портрет Гойи. Еще через полчаса разобрались с Шишкиным и Дега. Первого сразу узнали по медведю, второго – по балетным туфлям. Труднее пришлось с Пикассо, никак не могли правильно совместить квадратики. В результате к вечеру на столе остались только непонятные темно-коричнево-бордовые куски. Мы головы сломали, листая энциклопедии и альбомы.

– Больше не могу, – простонала Ольга, – пусть ставит незачет.

К нам подключился вошедший Аркашка и в конце концов обнаружил искомое.

– Смотрите, – воскликнул он, – это явно Рембрандт.

Мы стали листать раздел, посвященный великому голландцу. Замелькали бесконечные иллюстрации. Одна картина показалась странно знакомой. На мрачном темно-коричневом фоне уродливое мужское лицо, на голове – ночной колпак. Старик противно усмехается, глядя на зрителей прищуренными глазами садиста. На крючковатом носу бородавка, глубоко запавшие щеки бороздят морщины. Редкий красавец!

Я стала читать пояснение. «Рембрандт Харменс ван Рейн (1606–1669 гг.) – живописец, рисовальщик, офортист. Новаторское искусство Рембрандта отличается демократизмом, жизненностью образов. «Мужчина в колпаке» хранится в Лувре. У картины существовала пара – «Старуха со свечой». Полотно считается утерянным; несмотря на это, аукцион Сотби заочно оценил «Старуху» в два миллиона долларов».

Я подскочила на стуле. Любимая картина Владимира Сигизмундовича! Шедевр гениального предка! Бог мой, вот оно, сокровище. Сметая сложенное задание, под протестующие вопли Ольги я схватила телефон и сообщила Степану, что еду к нему, пусть не ложится спать.

– Может, завтра? – промямлил Степан.

Ждать столько времени, чтобы проверить догадку? Ну уж нет! И я завела «Пежо». Погода не мокрая, быстро доеду. Но не успела одолеть и полдороги, как в районе багажника застучало, машину повело. Я вылезла и обнаружила, что спустило заднее колесо. Задача простая для любого водителя, только не для меня. Нет, теоретически представляю, как и что, а вот практически просто не справиться с гайками. Придется нанять умельца. По счастью, неприятность произошла на оживленной улице, вокруг шныряли машины, и я остановила новенький, сверкающий джип. Передняя дверца распахнулась, высунулся парень, ровесник Аркадия. Почти бритый череп, шея как у пита Банди, кожаная куртка и золотая печатка на пальце.

– Слышишь, мамань, – обратился он ко мне, – сколько?

Вот уж не думала, что такие ребятки польстятся на копеечный заработок.

– Двести рублей.

Парнишка хохотнул.

– Они у тебя за такую цену что, резиновые?

Я обозлилась:

– Нет, деревянные и квадратные!

Браток так и покатился со смеху.

– Ну, маманька, ну, юмористка, показывай товар!

– Сзади.

Парень вылез из джипа, я ткнула пальцем в колесо:

– Вот!

Секунду он смотрел на спустившую шину, потом принялся всхлипывать от смеха:

– Ой, умора, вот парням расскажу, сдохнут. Ой, колесо!

Я не выдержала:

– Прекрати ржать как сивый мерин. Или меняй, или уезжай. И вообще, чего здесь смешного?

Кожаный утерся платком и сказал:

– Мамаша, ты погляди, где находишься. На самом бойком месте.

Я огляделась. Вокруг группками и поодиночке тусовались девицы весьма специфического вида. Многие стояли, прямо как я, опершись на машины.

Луч понимания забрезжил в голове:

– Ты принял меня за проститутку?

Бритоголовый хихикнул:

– Не, мамань, куда тебе. Честно говоря, подумал, девочек предлагаешь, только цена странная – двести рублей, а тут колесо.

– Ладно, – обозлилась я окончательно, – разобрались, теперь отваливай.

– Мамань, мамань, – забурчал парень, – не кипятись. Давно никто так не смешил. Поменяю колесо, мне это как два пальца обоссать.

Он скинул куртку, закатал рукава красивого фирменного пуловера и ловко принялся орудовать баллонным ключом.

– Сколько сейчас стоит девочка? – поинтересовалась я.

– Уж никак не двести рублей, – хмыкнул помощник, – долларов сто, как договоришься.

– Хорошо зарабатывают.

– Нет, – сообщил парень, – девкам едва двадцатка достанется, остальное забирает сутенер.

– И не боишься вот так на улице, а вдруг СПИД?

Браток вздохнул:

– Все равно скоро подстрелят, так и так сдохну. Да шучу, шучу, – продолжил он, заметив мое вытянувшееся лицо. – Была постоянная баба, два раза в неделю вызывал, через агентство. Так на иглу села и тапки отбросила. Жаль, красивая телка – Клитемнестра.

– Кто? – поразилась я.

– Клитемнестра. Называлась так, врала, конечно, кто такое имя ребенку даст. Да девки любят повыпендриваться, вот и выдумывают невесть что, кого только не встречал: Аэлиту, Нефертити, Суламифь – цирк! Ни одной Таньки!

– А эти сколько берут?

– Выездные дороже, зато спокойнее. У моей всего несколько клиентов и было, сама обзванивала, интересовалась. Дашь ей сто пятьдесят баксов – и порядок. Она тридцатку доктору, двадцатку шоферу, десятку диспетчерше, и все равно лучше, чем на улице.