«Дама в черной перчатке» и другие пьесы

Юноши:

Но мы не успели постареть, и хотьНам ты вывороти своей души карман со словами!

Лирик:

А зачемВы унесли свою плотьИ самиЗаложили ее в ломбарде?!Я не кий, чтобы вами,Как шарами,Играть на огромном городском биллиарде.Смотрите,Вот вы стоитеОгромной толпой,Толпой огромною очень,А я вас бью, и никто с кошачьей головойНе бросит ответно мне сто пощечин.Смотрите,Вот вы стоите,А воздух нищий,Как зеркало, и в нем отображеноКаркающее, летящее кладбище, —Разве не похоже на вас оно?

Растет.

Разбивайте скрижали и кусками скрижалейВыкладывайте в уборных на площади полы!Смотрите: вас заботы щипцами зажали,И вы дымитесь, клубясь, как сигара средь мглы.Из ваших поцелуев и из ласк протертыхЯ сошью себе прочный резиновый плащИ пойду кипятить в семиэтажных ретортахПерекиси страсти и цианистый плач.Чу! Город захохочет из каменного стула,Бросит плевки газовых фонарей,Из подъездов заструятся на рельсы гулаЖенщины и писки детей.А вдруг это не писки, а мои мысли, задрав рубашонки,Шмыгают судорожно трамваев меж.Они привыкли играть с черепахой конной конки,А вместо матраца подкладывать мятежОгненный, как небоплешь.

Еще растет. Показывается наряд Армии безопасности, окружающий Лирика. У Лирика трескается голова, и думы выползают, как сок из котлеты. Лирик ловит у себя на ноге мотор, который кусал его. Предметы собираются и слушают его. Аэропланы птичьей стаей кружатся около его головы; некоторые, более доверчивые, садятся на его голову. Толпа моторов собирается у ног. Из небоскребов выползают комоды, кровати, динамомашины. Несколько вывесок и крыш аплодируют говорящему. Юноши недовольно слушают. Лирик нагибается и прикуривает сигару о фонарь.

Вы думаете, я пророк и стану вас учить,Как житьИ любить,Как бытьК силе ближе?!Да из вас можно только плети ссучитьИ битьПлетьми вас самих же.Вы все глупые, как критики, вы умеете толькоВыставляться картинами на вернисаже,Чтоб приходили женщины с мужьями, садились за столикИ вас покупали на распродаже;И дажеПовешенные в спальне, боитесь вылезть из рамы,И у вас хватаетТрусости смотреть,Как около вас выползаютИз юбок грудастые дамы,Перед тем как ночную рубашку надеть!А вы висите смирноВместо того, чтоб вскочить и напастьНа лежачуюИ прямоВ лицо ее жирноеШвырнуть, как милость, беззрячуюИ колючую страсть.Измять, изнасиловать, проглотить ее,– Торопливую служанку прихоти! —Ну, чего вы развесили глупцо свое,Точно манекены из резиныПри выходеИз магазина?!

Опирается на каланчу.

Это мне было скучно, и потомуЯ с вамиБолтал строкамиВеселыми,А теперь я пойду ворошить шатучую тьму,В небоскребные окна швыряться глазамиГолыми.Это я притворялся, чтоб мои пустякиЖонглировали перед вами, а вы думаете, что это откровенья!Посмотрите, у меня уже только четыре руки,Но зато солидные, как мои мученья.А эта женщина боится пойти со мной,У нее такое хилое тело, с головы до пяток,Ей кажется, что она влезет в меня с головой,А я проглочу женщин еще десяток.

Поэт-академик:

(торжественно, пророчески и задушевно)

Благословляю разрушителя!Ты – пуля, молния, стрела!Но за меня, за охранителяСвятынь людских, – и тьма, и мгла.Пусть на душу твою покатую,Как крыша, каплет солнца дождь.С тобой сражусь, клянусь Гекатою,Я, книг и манускриптов вождь.Ты – с дикой силой авиацииМеня разишь, свиреп и дик,Но тайной чарой стилизацииЯ трижды изменяю лик.Ты – резкой дланью электричестваПроникнешь ли в глухой альков,Где панцирь моего владычества —Святая пыль святых веков;Где, как вассал пред королевою,Склоняюсь я в венке из звезд,Где сатане творю я левою,А правою – могучий крест,Где кудри русые иль черныеНа седину переменив,Найду в листах мечтой упорноюЯ пушкинский иероглиф.Дано судьбою мне печаль нестиИ песнь с востока на закат.Над башнею оригинальностиМое лицо, как циферблат.И ты, кто родствен с бурей, с птицами,Следи зрачками вещих глаз,Как на часах в ночи ресницамиЯ укажу мой смертный час.

Лирик:

Бросайтесь в Ниагару потому, что это обыкновенно,Потому, что ступенится площадь домами.Вы слышите: из-за угла воет надменноОгромный аэро с кометистыми хвостами.Громоздится вскрик у руля высоты,Спрыгивает похоть в экстазе,У нее моторы прыгают в каждой фразе,Она оплевывает романтику и цветы.И в ее громоздкий живот запрячусь я на ночь,Чтоб уррра с новой мощью поутру кричать.А вас каждого зовут Иван Иваныч,И у каждого на глазу бельмится мать.Вы умеете только говорить по телефону,А никто не попробует по телефону ездить.Обмотайтесь, как шарфом, моим гаерским стоном,Вы, умеющие любовниц только напоказ созвездить!

Члены Армии спасения приближаются и пробуют задержать Лирика, но он – такой большой, колоссальный – легко расшвыривает их. Аэро, о котором говорил Лирик, близко. Оно огромное, под стать Лирику. Вырвавшись от назойливцев, Лирик вскакивает в аэро и поднимается. Немедленно целые отряды жандармских аэро нападают на Лирика, но он крошит врагов, и получается дождь падающих аэропланов.

Ведь если меня хотят схватить городовые,Так это пустяки. До свиданья. Тра-та-та-ту! Тра-та-та-ту!Носите на душах мои пощечины огневыеДо нового плевка на Кузнецком мосту.

Улетает.

Действие второе

Улица. Быстрая смена дневных реклам. Ближний дом с незакрытой передней стеной: все квартиры видны. Улица все время дрожит, точно на нее смотрят в бинокль, перевертывая его: она то страшно увеличивается, то ребячески уменьшается.

Влюбленный:

Снова одинок… Снова в толпе с ней…Снова полосую воздух широкобокими криками, как плетью.Над танцем экипажей прыгают с песней,Негнущаяся ночь и одноглазый ветер.

Равнодушная:

Загоревшие от холода дома и лысина небесная…Вывесочная татуировка на небоскребной щеке…Месяц огненной саламандрой взлез, но яСвой обугленный зов крепко зажала в руке.

Проходят. Над [улицей] кружится планирующий спуск биплана, с которого кричит

Лирик:

Но-но! Моя лошадка! Я поглажу твою шею,Взмыленную холодом. Не вертись! Здесь нет вокруг далеко луж!Эй, не балуй! Правее, правее, правее, правее!Не задень, конь мой,ГолубойНебесный околыш!Ты помнишь: я кричал дуракам: «Бросьте комМин тупых и гладких, как плеши!»Ну, что ты вертишь хвостиком,Словно пишешь письмо вон этой пешей!

Спускается. Спрыгивает с биплана.

Она такая же глупая, как и все. Она каждый деньКладет на одну чашку тело,А на другую душу.И радуется смело,Если душа перетянула. Ей не леньПоутру считать: сколько будет – океаны плюс суша.У нее на грудях холодные объедки поцелуев мужа.А она ими голодного любовника потчует.Смешная! Она не понимает, что в лужеОнаОтраженаС тремя грудями, как и прочие!Смотри: какую огромную каменную люлькуГород для людей у времени купил,А я сейчас возьму каланчу и, как в свистульку,Буду дудеть в нее из последних сил.