Дамам нравится черное (сборник)

–  Ну да, а сегодня - только до пяти, пап.

–  А потом?

–  Потом? Откуда я знаю… Отец отвесил ему оплеуху.

–  Беппе, сейчас ты мне подробно расскажешь, куда вы ходили с сестрой.

Девять вечера, а муж еще не вернулся.

Берта сидела на плетеном стуле. На нее падал красный косой луч закатного солнца. Тридцать градусов жары, пережить которую помогает ветерок с холмов, а она замерзла и потеряла чувствительность. Муж пришел не один. Прежде чем открылась железная калитка, она услышала шелест гальки на дорожке. Шаги многих людей - и никаких других звуков. Люди не разговаривали. Даже не перешептывались. Зажегся свет. Слабая тусклая лампочка, показавшаяся ей вспышкой молнии.

–  У нас в деревне мы ее не нашли, - сказал муж.

–  Значит, найдем в другом месте, - ответила она, пытаясь заглушить страх словами.

Если бы топот кабанов, лай собак, хрюканье поросят, мычанье коров и пение кукушки на мгновенье затихли, было бы слышно, как в долине одиннадцать добровольцев, мужчины и женщины, почти все деревенские старожилы, громко зовут: "Мария, Мария, Мария, Марияяяяяяяя…"

Берта не кричала, а, набрав в легкие воздуха, пропевала имя дочери, словно молитву. Как один из тех заунывных мотивов, которые она выводила, беседуя со своим Богом. Не с тем, которому молятся все, а со своим собственным. С тем самым, которого она просила, чтобы у нее больше не случалось выкидышей, а рождались дети, которого каждый вечер, целуя Марию, она просила подарить ей самую лучшую жизнь, на какую может надеяться девочка с задержкой в развитии (на многое не надейтесь - поспешили заверить ее врачи). Мы ведь тоже не дураки! Мы создадим ей самые лучшие условия, пошлем в лучшую школу. И будем заботиться, сколько хватит сил. Девочку старались научить всему, чему можно, и она выросла разумной. Берта это точно знала. Мария доверяла только родным, а еще научилась доверять себе. По-своему она знала, как жить на свете. Поэтому Берта не сомневалась: что-то помешало ей вернуться домой.

После того как несколько часов прочесывали окрестности и ничего не нашли, они поняли, что поиски придется продолжить утром, когда взойдет солнце.

В ту ночь они почти не спали.

Берта считала минуты, свернувшись клубком на диванчике в кухне и завороженно слушая тиканье стрелок. А вдруг… Муж отправился наверх, спать вместе с Беппе, который из молчуна превратился в немого.

В последний раз ее видели в четверть седьмого: с террасы дома Конти Беппе заметил, что ребята побежали за поворот; яркий бант сестры исчез из виду последним, вслед за ватагой.

–  Она припрыгивала, папа! Припрыгивала, - твердил Беппе.

Разговор оборвался, и повисло молчание, чреватое многими вопросами. Ни у кого слова не шли с языка.

Берта услышала шаги по гальке. Очнувшись от полусна, она побежала на улицу. Встретилась глазами с Джованни Малате-стой, который работал на дальних полях. Лицо у него было каменное, в руках он вертел соломенную шляпу с голубой каймой. Джованни забормотал что-то несвязное:

–  Мы с сыном со вчерашнего вечера… Мы тут тебя искали, а вас не было, обыскались совсем, черт возьми, а вас нету и нету. Б-б-берта, надо кого-нибудь позвать. С Марией случилась беда.

Время текло, как сладкий сироп. Берта ощущала неподвижную плотную пленку времени, которая накрыла ее и оставила в чужом и враждебном мире, единственные знакомые звуки в котором - ее учащенное дыхание и приглушенные голоса окружающих.

Джованни, Беппе и муж Берты побежали к бару, где был телефон-автомат: будить Чезаре и звать карабинеров. Чезаре выдернули из шезлонга.

–  Просыпайся!

–  О Господи!

–  Надо звонить карабинерам, давай жетоны!

Чезаре сбегал внутрь и вернулся, держа в руках коробку с жетонами. Приоткрыв рот, словно собираясь что-то спросить, он глядел на мужчин и женщин, замерших неподвижно, точно статуи.

Тот, что звонил, сказал:

–  Приезжайте срочно, погибла девочка.

Из участка приехали трое. Синюю служебную машину припарковали на обочине у поворота, под ветвями плакучей ивы, накрывшими блестевший на солнце капот.

Двое карабинеров возились с рулетками и какими-то приспособлениями. Один из них фотографировал место происшествия с разных точек. В девять утра уже припекало, со лба на летнюю форму стекали капельки пота. Третий, одетый в льняной костюм, с медицинской сумкой, руководил происходящим.

Тело девочки лежало на земле среди острых камней, под отвесным обрывом высотой метров пятнадцать, не меньше. Среди низких кустов ежевики виднелись подол желтовато-розового платья в цветочек, исцарапанные шипами тонкие ноги и бледные руки. Иссиня-черные спелые крупные ягоды казались маленькими глазками любопытствующих зверушек.

Девочка лежала безжизненно, словно марионетка с перепутавшимися нитками, которую выбросил ребенок, пресытившийся игрой. Сандалии почти съехали с ног, каштановые волосы рассыпались веером, оранжевый бантик чуть покосился и запачкался кровью.

Мужчина в костюме решительно отогнал в сторону всех, кроме ближайших родственников. Он велел отойти, ничего не трогать и приказал на диалекте:

–  Идите работать.

Его послушались, как слушаются строгого директора школьники.

Берта следила глазами за мужем, который только теперь начинал понимать, что говорил ему человек в костюме, которого карабинеры называли доктором Галимберти. Потом она заметила Беппе. Он сидел на камне недалеко от машины карабинеров, нахохлившись, словно ночная птица, которой неуютно при свете дня, и отстраненно следил за происходящим.

–  Что с моей дочкой? Когда я смогу ее обнять?
– спросила Берта мужчину в костюме, когда он возник перед ней.

–  Пока что трудно сказать.
– Галимберти глядел на нее, вид у него был по-прежнему властный, но голос чуть помягчел.
– Похоже на несчастный случай. Вы сможете ее увидеть, когда мы завершим медицинский осмотр. Обещаю.
– Потом взглянул на большую скалу, нависшую над обрывом.
– Сейчас мы сходим посмотрим наверху. Постараемся сделать все возможное, чтобы выяснить, что же произошло.

После недели, посвященной расследованию и сбору информации, количество показаний, данных добровольно или взятых у свидетелей, вызванных в полицейский участок, превысило все разумные пределы. Поступали анонимные звонки (кто-то продолжал звонить и кричать в трубку: "Господи, да ведь они все стояли на Острой вершине, все стояли, я их видел, это они, они!"), анонимные письма на диалекте, анонимные письма на итальянском, а также анонимные письма, в которых выражалось сожаление о случившемся, а в постскриптуме сообщалось, что кое-кто незаконно занял чужую землю, а у кое-кого внебрачная связь. Каждый житель деревни, а потом и каждый житель близлежащего городка счел своим долгом выдвинуть добрый десяток неожиданных версий. Всем непременно хотелось высказать свое мнение и найти разгадку.

Девочку мог убить "чют" (как называли здесь страшного снежного человека), деревенский дурачок или местная ведьма. Она могла упасть, потянувшись за бабочкой, могла споткнуться, когда бежала за зайцем, за ней мог погнаться кабан, ее могли в шутку толкнуть. А вообще, она "сама нарвалась" - зашла в опасное место, потому что родители за ней плохо смотрели.

В районной газете появилась статья с перечислением подобных версий, изложенных четко, подробно и со знанием дела. Предпочтение отдавалось версии о смерти в результате несчастного случая, и поэтому, посвятив неделю обсуждению самых диких и странных предположений, все успокоились и пришли к единому мнению, ведь "так написали в газете".