Дамасские ворота

— Ты всего-навсего черномазая наркоманка, — сказал голос сверху. Сейчас он слышался немного отчетливее. Голос европейца, с акцентом. — В стране полно таких. В Негеве жрете свою негритянскую еду. Вы не евреи.

Затем последовало приглушенное злое бормотание. Это походило на некий суд над ней. В этой тьме, полной людей, возник соблазн позвать Фотерингила.

— Я имею такое же право находиться здесь, как вы! — крикнула Сония.

Хотя, пожалуй, именно здесь это утверждение звучало сомнительно. Фотерингил снова зашипел на нее.

Кто-то собирается расправиться с ней, рассудила Сония. Она совершенно не понимала, где находятся все эти люди, что все это значит. Она ждала появления полиции, или Шин-Бет, или МОССАДа. Кого-нибудь.

— Есть тут полиция? — завопила она что есть силы.

— Сония! — услышала она шепот Фотерингила где-то очень близко. — Не надо!

Казалось, он предлагает помощь. Но, говорила она себе, он наверняка участник гибельного заговора Разиэля. Он не один; он делает что-то противозаконное и ужасное. Скорее всего, устанавливает бомбу.

Она услышала непонятный шум, доносящийся откуда-то снаружи. Толпа? Механизмы? Невозможно было проследить, откуда он доносится: то будто сверху, то снизу. Временами звуки приближались, затем удалялись, но не стихали.

Они расправятся с ней, думала она.

Вдруг она услышала шорох и царапание где-то во тьме, лязг металла, оружия, слабый, но отчетливый.

— Сония, — позвал Фотерингил, — стой, где стоишь. Мы найдем тебя. — В его голосе звучала угроза и пугающая уверенность.

Спрятаться или бежать? Она боялась включить фонарик, не представляла, насколько далеко находятся Фотерингил и другие. Но она абсолютно ничего не видела, и единственный способ перебраться в другое помещение был идти ощупью по стене.

Теперь звуки стали настолько невнятными, что она не понимала, движется навстречу им или от них. Джордж, если он не участвовал каким-то образом в заговоре, был, наверное, где-то далеко.

Она решила попробовать двинуться в сторону, противоположную той, где, как ей казалось, они находятся. Вполне вероятно, что они ориентируются в лабиринте и, если она попытается спрятаться, отыщут ее.

Став лицом к стене, она скользнула рукой по ее неровной сырой поверхности, пока не наткнулась на пустоту. Шагнула туда, продолжая ощупывать стену. Иногда это оказывалась лишь неглубокая ниша, иногда — низкая дверь, ведущая в соседнее помещение. Звук шагов, лязг оружия и снаряжения теперь слышались дальше, чем прежде. И все так же доносился отдаленный рев откуда-то снаружи. Единственная ее мысль была о спасении.

Пройдя четыре раздельных помещения, она очутилась в пятом, которое показалось ей совершенно другим. Во-первых, тишайший звук порождал здесь несоразмерно долгое эхо, что навело ее на мысль о необычайно просторном зале с очень высоким потолком. Во-вторых, в нем стоял своеобразный запах, непохожий на запах пыли на древних камнях, которым она дышала последний час или полчаса, или сколько там она провела в тоннеле. Она потеряла чувство времени.

Это была смесь запахов металла, химикатов и пота. Заставившая ее замереть в нерешительности у стены, которую она ощупывала. Но тут она наткнулась еще на одну нишу и протянула туда руку, прежде чем шагнуть. Пальцы ощутили что-то гладкое. В отличие от стен, это что-то не было покрыто пылью, не сыпало песком. Похоже на фигуру как будто из металла и по очертаниям очень знакомую. Но чтобы понять, что это такое, требовались обе руки.

Потянувшись дальше за эту металлическую фигуру, она нащупала другую, керамическую и, очевидно, изображавшую человека. На ней были складки как бы одеяния и странные выпуклости со всех сторон. Сония включила фонарик.

Она находилась в помещении с высоким, от одиннадцати до пятнадцати футов, потолком. Стены были украшены фресками, происхождение которых она не могла определить, но на вид безмерно древними. Передняя фигура была металлическим изображением человеческой руки. Мизинец и безымянный палец прижаты к ладони; три других подняты в жесте благословения.

Статуя позади руки походила на изображение Гермеса. В левой руке жезл, который обвивали две змеи. На тщательно проработанном лице блаженная улыбка, напоминающая улыбку бодхисатвы. На голове колпак, как на Свободе с картины Делакруа 1830 года «Свобода, ведущая народ». Правая рука простерта в жесте, повторяющем жест впередистоящей руки. На стене позади скульптуры шла надпись на греческом.

— Вот где, — произнес голос сверху, мягкий, интеллигентный европейский голос, — твоя вера.

65

— Салман Рушди! — выводил старый гид Ибрагим, как муэдзин. — Салман Рушди пришел!

— Но это полный бред, — повторила Салли Коннерс.

— Сущий вздор, — поддержал ее Лестрейд. Почувствовав себя в безопасности, он вновь пытался видеть в происходящем забавную сторону. — Чепуха.

— Думаю, что вы — Салман Рушди, — сказал Лукас Лестрейду. — Думаю, в ЦРУ вам изменили внешность. Поместили в носки устройство наведения. Думаю, вы скоро умрете. Посмотрите на его опухшие веки, — сказал он Салли Коннерс, кивая на мешки под глазами у Лестрейда, любителя выпить. — Посмотрите на его залысину. Пронырливые глазки. Се, — закричал он, обращаясь к толпе. — Се… — Он не представлял, как по-арабски сказать «се», но получилось приемлемо.

— Ну будет, будет, — в ужасе остановил его Лестрейд.

— Если меня здесь убьют, — сказал Лукас, — то вас убьют первым. Думаете, мое еврейство — это смешно? А как вам понравится быть христианским мучеником?

— Слушайте, — сказала Салли Коннерс, — оставьте вы его в покое.

Все спрашивали Ибрагима, где Салман Рушди. Тот, казалось, вошел в состояние транса, как медиум, чтобы определить местонахождение ненавистного.

— Мы можем застать его врасплох, — сказал Лукас талантливому старцу, — у Баб-аль-Хадида, Железных ворот. Телохранители отвели его туда.

— Нет! — заявил гид. — Он на Масличной горе. Прилетел на вертолете.

— Послушайте, — сказала Лукасу Салли Коннерс, — остальные журналисты идут за армией по улицам. И нам нужно делать то же самое. Там будет стрельба. Зверства.

Лукас повернулся к гиду:

— Он не на Масличной горе. Он у Баб-аль-Хадида. Если хочешь заработать, хрен старый, лучше поищи его там.

Ибрагим оглянулся, не слышит ли кто, и спросил:

— А бомба?..

— С нами профессор, который умеет разряжать бомбы.