Дамасские ворота
Шрифт:
— Это результат передозировки? — спросил Шавив.
— Точно, — сказал Циммер. — Мы поддерживаем связь с американским посольством. Возможно, прилетят его родители.
— Печально, — вздохнул Линд.
— Как он выглядит? — спросил Шавив.
— Словно его избили. Как часто выглядят наркоманы в конце.
Шавив тоже вздохнул:
— Очень печально. Такова жизнь.
Циммер промолчал. К Разиэлю он не испытывал симпатии.
— Полагаю, — после паузы сказал ему Линд, — ты захочешь вернуться в город.
— Да, — ответил Януш Циммер.
Они попросили охранника позвонить в кафе в Димоне, куда отправился Фотерингил, и на пост, договориться, чтобы его снова пропустили на территорию кибуца. В конце концов они увидели шотландца и его джип.
— И где ты откопал этого немыслимого типа? — спросил Шавив, глядя в окно.
— Мистера Фотерингила? — чуть заметно улыбнулся Циммер. — Мистер Фотерингил
— И я его понимаю, — сказал Шавив.
Дорога обратно через пустыню пролегала между двумя голыми отрогами гор. Циммер переводил взгляд с гранитного массива на западной стороне на пологие горы из песчаника на восточной. Бескрайний зловещий пейзаж, который он прежде видел только раз или два, пробудил в нем воспоминания.
Шестнадцатилетним — может, даже пятнадцатилетним, — он состоял в разведке польских коммунистических нерегулярных формирований во времена хаоса, последовавшего за окончанием войны. Он помнил, как сразу после погромов 1947 года они прибыли в Кельце [462] вместе с бывшими партизанами из «Брихи» [463] , сионистской группы, которая организовывала отправку беженцев в Палестину. В те дни Объединенный комитет по распределению, люди из «Брихи» и коммунисты были близки. Социалисты Бен-Гуриона тогда еще не вычистили коммунистов из еврейских спецслужб.
462
Если точнее, то этот самый крупный в Польше послевоенный еврейский погром в г. Кельце произошел 4 июля 1946 г.
463
«Бриха» (Брикха; «побег», ивр.) — подпольная организация, созданная в 1944–1945 гг. для нелегальной переправки выживших в холокост евреев из Восточной Европы в подмандатную Палестину.
Зимой 1947 года он охранял мост через Одер, построенный «Брихой» для переправки беженцев в Чехословакию, оттуда в Австрию, а дальше — в будущий Израиль. Но сам он остался. Стоя с красно-белой партизанской повязкой на рукаве, он провожал глазами колонны измученных выживших людей. А они, торопясь отряхнуть пыль Центральной Европы со своих башмаков, косились на него, который для них был просто еще одним поляком.
Он остался и, видя, как его соратники топят свое отступничество в водке, старался переделать мир. В итоге бесконечно мотался по континентам с заданиями коммунистов своим жестоким, продажным ставленникам в странах третьего мира, которым они пытались помочь одержать верх над продажными, жестокими ставленниками американцев.
Если бы он тогда уехал в Израиль, жизнь его, конечно, сложилась бы иначе. Он отказался бы от идеологии раньше. Мог бы занять достойное место в той области, где сейчас преуспевают Линд и Шавив. А не быть тем, кем был всегда, — тайным агентом, действующим за кулисами, представителем того Израиля, о котором в самой стране предпочитают, чтобы мир поменьше знал. Знал ровно столько, сколько нужно, чтобы вселить осторожность в антисемитское сердце.
В недалеком будущем, думал он, несмотря на все его усилия, подполью удастся разрушить мечети, начать войну, чтобы изгнать арабов. В результате появится новый Израиль. Менее американизированный. И может, способный осуществить изначальный замысел во всей его чистоте, которая была утрачена.
И хотя работой Циммера было подавлять этот процесс, он не мог не думать о том, какую надежду принесет подобный очистительный ветер, превращая эту землю в единственное, особое место, каким ей было предназначено быть. И как он не мог не симпатизировать коммунистам, точно так же не мог не ощущать что-то отчасти подобное по отношению к рабби Миллеру, футбольному тренеру и остальным которые были готовы жизнь посвятить Делу.
Линд, Шавив и другие политики, каждый день фигурирующие в газетах, — премьер-министр, Шарон, Нетаньяху множество их, походили на тех, кто правил в Восточной и Центральной Европе в промежутке между двумя мировыми войнами. На людей, окружавших полковника Бека [464] , короля Кароля [465] и адмирала Хорти [466] — посредственных оппортунистов, живущих в соответствии со своей «лисьей» [467]
природой. Как трудно было не требовать большего. Но поздно об этом, он уже стареет.464
Юзеф Бек (1894–1944) — министр иностранных дел Польши; в 1932–1939 гг., проводил политику сотрудничества с фашистской Германией.
465
Кароль II (1893–1953) — король Румынии, правил с 1930 по 1940 г.
466
Миклош Хорти (1868–1957) — регент Венгерского королевства без короля в 1920–1944 гг., адмирал без флота, поскольку в 1920 г. по Трианонскому договору Венгрия лишилась выхода к морю; был инициатором участия Венгрии во Второй мировой войне и союзником Гитлера.
467
По теории политических элит Вильфредо Парето (1848–1923) последние делятся на два типа: «лисы» и «львы»; «лисы» — это гибкие руководители, использующие мягкие методы руководства — переговоры, лесть, убеждение и т. п., в отличие от «львов» — жестких и решительных правителей, опирающихся на силу.
— Все в порядке, шеф? — спросил Фотерингил. — По-вашему, они оценили, как мы все проделали?
— Вряд ли, Иэн. Но уверен, нам заплатят.
Им заплатят. Фотерингилу в швейцарских франках, ему — тут он ловко придумал кое-что получше, чем просто деньги. Он себя достаточно обеспечил.
Он спрятал руку Сабазия — номинально отдал на хранение в музей, руководству, чья судьба была в его руках. Более того, это произведение древнего искусства было в полном его распоряжении.
Циммер рассчитывал, что, как часть национального достояния, оно может послужить на пользу как ему, так и государству. Для него в этом не было конфликта интересов.
Для большей безопасности, рассудил он, надо покрыть оригинал гипсом и раскрасить так, чтобы напоминал гипсовый слепок. Затем можно сделать несколько чистых слепков. Выравнять по весу, и с виду они не будут отличаться от оригинала. Такие вещи будут бесконечно полезны как объект торговли и желания. Рука и ее имитации вызовут ажиотаж среди коллекционеров от Каира до Калифорнии.
Солнце пустыни слало лучи уже не отвесно, а по касательной к отдаленным горам. Самая страшная дневная жара постепенно спадала, свет слепил меньше. Так же как подполье, вероятно, однажды разрушит Харам, размышлял Циммер, так однажды и мусульмане соберут атомную бомбу в Америке. И вот такой аист вернется домой, чтобы вывести птенцов. Кто знает, чем это обернется? Нет сомнения, что в конце концов у мусульман может родиться собственное чувство уверенности, целеустремленности, патриотизма.
На ближайшее время можно об этом забыть. Уехать, например, жить в Африку. Вон, в Эфиопии продаются виллы бывших итальянских фашистов. Прогуливаться себе в утренней прохладе. Отдыхать, прячась в тени акаций от полуденного зноя, любоваться закатами, слушать львиный рык.
— В аэропорт, шеф? — спросил Фотерингил. Единственный чемодан Циммера был втиснут на заднее сиденье джипа. Он поднял с полу полиэтиленовый пакет, перебрал дюжину паспортов и взял один, канадский, в котором местом его рождения указывался Вильнюс и стояла дата натурализации. Несколько человек ждали на разных КПП, чтобы позаботиться о джипе.
— Мост Алленби [468] , — сказал Циммер. — Через Иордан.
71
468
Мост Алленби, или мост Короля Хусейна, является одним из наиболее оживленных переходов границы между Израилем и Иорданией.
В месте, откуда открывался вид на Долину Енномову и Старый город, располагался ресторан на открытом воздухе, где хозяевами были нерелигиозные евреи из Румынии. Лукас часто останавливался там, когда ехал с Цилиллой на сеанс в Синематеку, находившуюся дальше по улице. Особенно Цилилле нравилось ходить в кино вечером с пятницы на субботу, когда она могла показать средний палец харедим, которые устраивали истеричные протесты перед кинотеатром и истошно вопили о нарушении Шаббата.
Не раз благодаря ей их едва не разрывали на части, как Орфея, здоровенные бородатые берсеркеры. Пройдя невредимыми через ряды демонстрирующих, она неизменно вела его к румынскому заведению, где они были на виду у возбужденных набожных громил. Да еще выбирала столик как можно ближе к тротуару, чтобы оттуда снова показать им средний палец.