Дамский негодник

Но у Генриетты Карловны, против всяческих опасений и анекдотов, произошел в судьбе поворот: ее-то как раз полюбили и злую. Да-да, проклюнулись нежные отношения. Проклюнулись резко и неожиданно. Он, Изверг, сосед, не выдержал и сам разрешил психологический спор. Разрешил классическим и элегантным маневром: однажды Изверг остановил неистовый визг Куськиной таким же неистовым поцелуем.

— Дура ты старая, — сказал он, когда оба задохнулись и расплелись.

Куськина открыла рот, чтобы опять завопить, но Изверг поспешно добавил:

— И я старый дурак. Уперся и не хочу честно признаться. Клеюсь, как сопливый пацан.

— Признаться в чем? — опешила Куськина, не решаясь поверить в победу.

— В том, что тебя, старую дуру, люблю, — заявил Изверг, нахально осклабясь и по-мальчишески запуская обе руки в карманы спортивных штанов, разумеется, молодежных и стильных.

Он стоял перед ней, развязно покачиваясь на пятках и выставив вперед свой подтянутый спортивный живот, стоекратно обласканный шальными девицами. На лице его улыбочка хамская, а прищуренный взгляд влюбленно-оценивающе, по-мужски с ее груди на ноги так и скользит. Куськина не устояла, сдалась.

— Чего ты хочешь? — прошептала она.

И он прошептал:

— Сегодня ночью приди, узнаешь.

Она возьми и скажи:

— Хорошо, я приду.

Он возьми и ответь:

— Смотри, я упрямый.

— Ой ли, — насмешливо усомнилась она.

И тогда он пригрозил:

— Отступать тебе некуда. Если ты не придешь, сам приду.

Куськина не возражала, лишь лукаво пропела:

— Посмотрим.

Легко развернувшись на каблуках, счастливой бабочкой улетая в тень сада, она радикулитной спиной и остеохондрозным затылком ощутила его игривый прищур. На этом прищуре на второй этаж (в спальню свою) и взлетела. Устало плюхнулась на кровать и, запыхавшись, охнула — поняла, что не сможет к нему пойти.

НЕ СМОЖЕТ!

«От страха умру! — подумала Куськина, прислушиваясь к биению сердца. — От страха, инфаркта, инсульта, тахикардии или… Что там бывает еще в моем возрасте?»

Придумать причину она не успела: зазвонил телефон. Дрожащей рукой сняла трубку, а там!..

Он: Изверг, сосед!

Смеется:

— Ну что, передумала?

Глава 17

— Это ты, трус, передумал! — прокричала Куськина и отбросила трубку, словно змею.

Но из трубки понесся его нежный голос.

— Все ясно. Перепугалась. Хорошо, сам приду, — по-доброму рассмеявшись, заверил Изверг и ласково, елейно добавил: — Ну, чего ты боишься, глупенькая? Я не кусаюсь.

Генриетта Карловна снова схватила трубку, яростно поднесла ее к уху и гаркнула:

— Да! Я боюсь! Очень боюсь!

— А тебе-то чего бояться, — бросил невозмутимо Изверг. — Это я должен осечки бояться. Осечка — бич нашего возраста.

Куськина, подобрев, миролюбиво осведомилась:

— А девиц своих не боялся?

Изверг ревность ее оценил и радостно рассмеялся:

— А чего их бояться? Девицы, они дурные, неопытные, им халява сойдет, а ты женщина умудренная и с характером. Если выйдет осечка, житья мне не дашь. Знаю, на что иду, потому долго решался.

— Ладно, — зажмурив глаза, выдохнула она. — Приходи, я действительно жду.

— Когда?

Изверг спросил так обыденно, что Генриетта Карловна успокоилась и, осмелев, вдруг призналась:

— Хуже всего, когда это искусственно.

Он согласился:

— И сам непринужденность люблю. Хочешь, приду неожиданно?

— Приходи, но я тебе не открою.

— Как же я попаду? — испуганно спросил Изверг.

«Вот он и мой!» — обрадовалась Генриетта Карловна и сочинила:

— А ты в дверь позвони. Если я на звонок не отвечу, это значит, что дверь открыта. Я в прихожей оставлю свет, а по лестнице тебе придется красться в потемках.

Изверг насторожился:

— Зачем?

— Так романтичней, — заверила Генриетта Карловна, не решаясь признаться в том, что ей попросту стыдно.

Пожилая почтенная дама (в мыслях она уже только так понимала себя) принимает ночью развратника. Да! И где?

В супружеской спальне!

И с какой невероятной целью! Постыдной и ложной!

— Лестница на второй этаж справа, — чувствуя жар в лице и груди, лихорадочно прошептала она. — Поднимайся и сразу налево, первая дверь — моя. Найдешь?

Он рассмеялся:

— Найду! Что-что, а налево ходить я мастак. Пожизненно тренируюсь.

— А сейчас иди к черту! — рассердилась она и повесила трубку.

Бедная Генриетта Карловна обосновалась в спальне с пяти часов вечера. Намытая, распричесанная и подкрашенная, она нервно расхаживала по ковру в своих лучших парчовых тапочках и пеньюаре, надетом поверх пристойной ночной рубашки.

Время шло, а он не шел.

Генриетта Карловна запаниковала и дрожащим пальцем выбила из телефона заветный номер. Когда он снял свою трубку, она уронила свою. И тут же зазвонил ее аппарат.

— Это ты была? — спросил Изверг.

— Еще чего! — «лягнулась» она.

— Да ладно, я знаю. Чего ты хотела?

Тут-то Генриетту Карловну и накрыло.

— Чего я хотела?! — завопила она. — Это ты, кажется, чего-то хотел!

Изверг развеселился:

— Ты же сама велела прийти неожиданно, вот я и выбираю момент.

— Слишком долго ты выбираешь! — возмутилась Генриетта Карловна и возвестила: — Уже десять часов, а я рано ложусь!

— Да ладно, тебе, — уличил ее Изверг. — Свет порой и в двенадцать в твоей спальне горит.

— Ты собрался ждать до двенадцати? — испугалась она.

Он ее успокоил:

— Зачем впадать в крайности? Я раньше приду. Жди, любимая, жди.

В ответ она с «нежностью» прорычала:

— Жду, старикашечка! Жду!

Повесив трубку, поправила макияж и грустно подумала: «Зря стараюсь. Что он увидит без света? И без очков!»

Генриетта Карловна щелкнула выключателем, спальня погрузилась в сиреневый сумрак: у Изверга лампы в саду были одеты в сиреневые плафоны. В тот же миг погасли и лампы.

Она испугалась: «Зачем он их погасил? Неужели идет? Ко мне? Уже? Ах, я не готова! Я не могу! Не могу я его принять! Что за глупости? Нет-нет! Он не смеет!»