Дамский негодник

Сасунян отмахнулся:

— Я так не считаю. Что за причина?

— Простите, но вынуждена напомнить. Ваши измены. Чем не причина?

— К моим изменам Людмила привыкла, а вот с тех пор, как погиб Михаил, супругу свою не узнаю. Раньше рот у нее не закрывался, а теперь все молчит. А порой так на меня посмотрит, что волосы дыбом встают. Стыдно признаться, но родную жену боюсь. А на днях у меня знаете что спросила?

Вопрос прозвучал риторически, но Карапет Ашотович сделал паузу, задумчиво уставившись на Далилу. Она, приглашая его продолжить, пожала плечами:

— Откуда мне знать.

Он грустно признался:

— Спросила меня: «А что теперь с фабрикой Калоева будет?» Я ответил, что фабрика Марине достанется. «Ага, — говорит, — все Марине, Михаил о жене позаботился, а ты? Как ты о нас позаботился? Что нам с дочкой останется, если вдруг случится беда?»

— Какая беда? — насторожилась Далила.

Сасунян отмахнулся:

— А кто ее знает? Спросить не рискнул.

— Жаль. И что вы ответили?

— Как есть, так и сказал. Калоев ни о ком не заботился. Марина — жена, ей все по закону и отойдет.

— И что же Людмила?

— Я тоже, кричит, жена, а толку? Что мне отойдет? И в слезы. Закончилось все истерикой. Раньше не было у нее истерик. Оптимистка она.

Далила вздохнула:

— Знаю. И как вы поступили?

— Пришлось ее успокаивать.

— Что же вы ей сказали? — поинтересовалась Далила.

Карапет Ашотович, вдруг краснея, признался:

— Да глупость сказал, что, пока ты моя жена, ни о чем не беспокойся.

Самсонова подытожила, осуждающе покачав головой:

— Да-а, уклончиво как-то у вас получилось. Будто не понимаете, чего Людмила боится.

— Да понимаю я все, — с досадой махнул рукой Сасунян, — а что было делать? Врать не хочу, а правду ей говорить даже опасно.

— Почему опасно?

— Да черт ее знает, на что она пойдет сгоряча.

— Даже так?

— Да. Порой мне кажется, что Людмила и Марину может убить.

Далила вспыхнула:

— При чем здесь Марина? Почему «и Марину»? Что вы этим хотите сказать?

Сасунян побледнел:

— Что хочу этим сказать? На всякий случай, лучше я промолчу.

Самсонова огорчилась:

— Не доверяете?

И напомнила:

— Я подруга ее, я Людмилу люблю.

— Любите?

Карапет Ашотович изучающе уставился на Далилу и, рубанув воздух рукой, вдруг закричал:

— Ладно, вам я скажу! Все скажу! Но смотрите, не пожалейте потом!

— Не пожалею.

— Хорошо! Люська чокнулась, понимаете? — рявкнул он.

Самсонова потрясла головой:

— Не понимаю.

— С ума моя Люська сошла! Не фигурально, по-настоящему. Воет она по ночам…

— Воет? — отшатнулась Далила.

Сасунян показал:

— У-уу!

Получилось зловеще, а он в довершение добавил:

— Как волчица воет. Или как ведьма. Сам не пойму. Я от страха подальше спать ухожу и дверь закрываю. А с Анфиской что получилось? Это все Люська.

— Да при чем здесь она? — рассердилась Далила.

Карапет Ашотович удивился:

— Вам ли не знать? Вы же ее подруга, разве Люська вам не пожаловалась?

— Про Анфису ни слова, лишь про Марину.

— Лишь про Марину?!

Сасунян был ошеломлен.

— Неужели про Анфису не говорила? — растерянно спросил он и, не дожидаясь ответа, с жаром продолжил: — По-сумасшедшему к Анфиске ревновала меня. Что ни день, то скандал. Марина все ерунда, она не такая красивая. Во всяком случае, Людмила моя так считает. И замужем Марина была, и немолодая уже, а вот Анфиса девица к тому же свободная. Вот и сошла моя Люська с ума: вбила себе в голову, что я из-за доли Рубена с ней разведусь и на Анфисе женюсь. Вбила, и где она, эта Анфиса? — горестно вопросил Сасунян и заключил: — Правда, я сам, дурак, виноват, сам плеснул масла в огонь.

— Как плеснули? — испугалась Далила.

— Да ляпнул я Люське, что Анфиса намеревается долю Рубена мне завещать.

— Зачем вы ей это сказали?

— Думал, Люська обрадуется. Жадная больно она.

— Жадная? Обрадуется? — поразилась Далила. — Чему? Разве Анфиса была смертельно больна? Юная, значительно младше Людмилы и тем более младше вас. Какая польза от ее завещания? Вы что, нарочно дразнили жену?

Сасунян огрызнулся:

— Ваша подруга чокнутая. Ну ляпнул я, не подумал, зачем же кадило-то раздувать. Видели бы вы, как Людмила взбесилась. «Вот оно что, — завопила, — Анфиска шалава твоя!»

Он обреченно махнул рукой:

— Даже рассказывать не хочу, какой шум подняла.

Далила вдруг вспомнила своего Матвея — увы, уже не своего. Да, они развелись, но даже сейчас Матвей не стал бы обсуждать проблемы своей бывшей жены с чужим человеком. Да еще такие проблемы, да еще в таком свете. Как-то это не по-мужски. Можно сослаться на то, что Далила подруга Людмилы и психиатр, но все равно это некрасиво. Он же в убийстве жену обвиняет! Кому, как не ему, на сей счет помолчать.

У Самсоновой появилось чувство, что Сасунян жену оговаривает. Люська взбалмошная, нервная стала, факт, но на сумасшедшую она не похожа.

— Вы хотите сказать, что Людмила убила Анфису? Не просто убила, забила до смерти. Неужели вы способны всерьез обвинить в таком зверском, нечеловеческом преступлении родную жену, мать вашей дочери? — строго спросила Далила, не скрывая своей неприязни.

Карапет Ашотович взвыл:

— Да был я там! Видел своими глазами!

Глава 20

— Я все видел своими глазами!

Карапет Ашотович осекся и замолчал.

— Вы были в ту страшную пятницу у Анфисы? — испуганно прошептала Далила.

Сасунян судорожно сглотнул:

— Был.

И снова пауза, мучительно длинная.

— Что же случилось там? Продолжайте! — не выдержав, закричала Далила.

Он сдавленно сообщил:

— Анфиса сама меня позвала. Сказала, что должен приехать Миша, сказала, что все против нее, что она всех боится, но особенно Михаила Калоева. Она почему-то решила, что должна умереть именно в эту ночь.

— Как думаете, почему?