Данэя

Возбуждение переполнло Его, переливаясь через край звуками скрипки.

Одиночество становилось все мучительней. Нервы были напряжены до крайности.

Он строго следил за собой: отгонял, напрягая волю, навязчивые мысли. Даже перестал разговаривать с Лалом, так как его воображаемое появление становилось похожим на устойчивую галлюцинацию.

Так прошло еще несколько месяцев. Солнце приближалось; Он отправил в его сторону сигнал с просьбой о посылке навстречу Им крейсеров с «топливом» для подлетного торможения и стал ждать ответного сигнала. Если тот не придет во-время, Он повторит сигнал.

В сверхневероятном случае, если Их обнаружат слишком поздно и не успеют доставить «топливо», незаторможенный экспресс пройдет мимо Солнечной системы и снова уйдет в Дальний космос — кораблям с Земли придется его догонять (не могут же они его не заметить в последний момент, при проходе мимо Системы, когда он даст последний сигнал, для которого в аннигилятор будет отправлена скрипка), но это им удастся не скоро: экспресс летел с огромной скоростью. И тогда хватит ли энергии, чтобы дожить до встречи?

Старательно отгоняя мрачные мысли и нетерпение, Он ждал ответного лазерного сигнала. И тот пришел пришел таки! Земля ждала — корабли с «топливом» встретят Их. Просили сообщить, что случилось, но, экономя энергию, Он не ответил.

Силы Его были на исходе: Он это остро чувствовал. Лишь надежда на скорый прилет и конец разлуки с Ними поддерживали Его.

Все время, кроме редких коротких свиданий с Ними, Он находился в рубке. Там же ел и спал. Спал беспокойно, с бесконечными сновидениями, какими-то очень яркими, и в них Он встречался с Ними и Лалом. Проснувшись, не чувствовал себя отдохнувшим. Потом, сидя в кресле перед пультом, Он нередко впадал в дрему, но и она была наполнена яркими грезами и видениями.

…И сейчас, откинувшись в кресле, Он закрыл глаза, задремал.

Пришедшее видение было ярким как никогда. Планеты, звезды и галактики с бешенной скоростью неслись через Него, огромного и бесплотного. Виден был пылающий экспресс и сидящие рядом с Ним то Они, то вдруг Лал и Эя, и Ему даже в голову не приходило называть ее Мамой. Они тоже были огромны, бесплотны и прозрачны, и видны со всех сторон: и снаружи и изнутри. И потом пространство, сбившись складками, заполнило рот, и Он ощущал его верхним нёбом.

Затем возник бесконечный пук осей — прямых, криволинейных и спиральных, исходящий из мировой точки пространства-времени, где находился Он. Каждая ось со своим законом и метрикой, со своей непрерывно вибрирующей интенсивно яркой цветовой гаммой.

Корабль и спутники Его множились бесчисленными повторениями, несущимися к центру и от центра бесконечного ежа осей. И длилась вечность без надежды — и было полное, абсолютное безразличие ко всему.

Но вечность оборвалась: повторения, уменьшаясь, сошлись в центре и слились в единое. Пространство, распрямляясь, освободило рот; мириады небесных тел вновь понеслись через Его бесплотное тело, и потом оно и стенки корабля стали терять прозрачность…

Сон оборвался. Он на мгновение открыл глаза и с удивлением увидел — на бортовых часах стрелка сдвинулась всего на пять минут. Видение ярко и отчетливо, во всех подробностх и деталях, стояло перед глазами. Непонятно почему, была уверенность, что все это Он действительно когда-то видел. Мучительно старался вспомнить, когда — и не мог. Но уверенность не проходила, и Он еще не раз напрягал воспаленный мозг, пытаясь вспомнить.

38

Пришел сигнал с Минервы: первый крейсер вышел на встречу с частью «топлива», которое Ему требовалось. Снова просили подробно сообщить, что случилось. Он не ответил. Не было сил даже радоваться.

Чтобы похлестнуть себя, Он отправился к Ним. Тем более что мучало какое-то непонятное предчувствие.

На беду, оно подтвердилось. Там, в анабиокамере, Он обнаружил сразу, что дело не ладно. Два прибора показывали совсем не то, что Он совсем недавно, меньше часа назад видел на экране пульта. Сверхнадежные приборы — вышли из строя? Срочно заменить их!

Но контрольная проверка показала, что дело не в приборах. Оставлять Их в анабиокамере до устранения причины было слишком рискованно. Необходимо временно вывести из состония анабиоза: другого выхода не было, нужно сделать это не откладывая.

И Он стал подготавливать анабиокамеру к их выведению, при этом где-то в тайниках сознания испытывая радость, что хоть на время прервется Его разлука с Ними. Но ее перебивала отчетливая, сильная тревога, вечный страх перед анабиозом.

Глаза напряженно следили за приборами анабиокамеры и кибер-диагноста, капли холодного пота покрывали лоб. Под колпаком лежала Мама: час, который требовался для выведения, показался вечностью.

Когда Она начала дышать глубже, и Он понял, что Мама теперь просто спит, сил почти не оставалось. Подняв колпак, он прислонился лбом к Ее руке. Она проснулась, открыла глаза. Другая рука Ее коснулась Его волос.

Он поднял голову, увидел удивление, страх в Ее глазах, как-будто Она не узнала Его. И почти сразу же их выражение изменилось: видимо, Она вспомнила все.

— Отец! Родной мой, хороший! — Она приподнялась и, обхватив руками Его голову, прижала ее к груди. Привычное, родное тепло проникало в Него, обессиленного, и несло успокоение.

Голова Его кружилась, мысли путались; на мгновение показалось, что время сместилось: голову Его прижимает к груди окровавленными руками Ромашка — гурия, пария великого Человечества. И пришло глубокое внутреннее понимание великой значимости того, что двигало ею — доброты: того, что дает возможность поддержать человека в минуту его слабости, помочь преодолеть ее и вновь обрести силы, чтобы идти дальше. Ему — остаться жить: создать теорию гиперструктур, совершить полет в Дальний космос, освоить Землю-2, стать отцом своих Детей.

Он весь дрожал, и Мама крепче и крепче прижимала Его к себе. Желание пробудилось в Нем и передалось Ей. И краткий миг острого счастья близости был как глоток воздуха — принес каплю успокоения, притупил нестерпимое напряжение.

Вдвоем они занялись выведением Сына. Вновь долгие минуты тревожного ожидания, которые, к счастью, кончились благополучно. За ним пришла очередь Дочери. Дети приходили в себя как после обычного сна, с полным отсутствием ощущения времени, проведенными в бессознании.

Оставался один Малыш. Вчетвером они следили за его выведением. Все шло так же, как с остальными. Но только до того момента, когда анабиоз должен был перейти в обыкновенный сон — дыхание не появлялось. Кибер-диагност показывал что-то совершенно непонятное.

Спешно пробовать стали все средства, которые должны были помочь — но безрезультатно. Напряженно ожидали, что все-таки появится дыхание, пульс: час, два; к диагносту подключили часть блоков пилот-компьютера, энергии не жалели. И ждали, ждали. Но диагност неуклонно показывал полное исчезновение последних признаков жизни, — они были бессильны что-либо сделать.