Данэя
Шрифт:
... Лейли кормила ребенка. Рита чувствовала, что начинает понимать то, что затруднялась передать словами Эя.
Ребенок кончил сосать, и Лейли протянула его ей:
– Подержи его минуту, пожалуйста. Только бери, как я.
Рита осторожно взяла маленького. Удивительный крохотный человечек! Теплый, и пахнет молоком. Что-то переворачивалось в груди.
– Теперь понимаешь, да? – спросила её вошедшая в комнату Эя.
Рита кивнула.
– Ты смотришь на него так, как будто хочешь ему дать свою грудь. Как я, когда мне первый раз дали подержать ребенка.
И вдруг слезы полились по щекам
– Что с тобой, девочка? – Лейли села рядом с Ритой, обняла.
– Я... Я... Я подумала: что он – мог не родиться. Из-за того...
– Не стоит теперь вспоминать это.
– Нет! Мне надо – рассказать тебе: я так – перед вами всеми – виновата! Вы же даже подумать не могли.
– Ну, если нужно – расскажи: не мучайся. Я слушаю.
Горячась и сбиваясь, Рита стала рассказывать. Всё: как была лазутчицей Йорга, что подсказала им “Дикую утку” и “Кесарь и Галилеянин”.
– Но ведь было не только это, верно?
Да: не только это. Ещё – первое посещение этого дома, когда что-то сдвинулось в ней. Как постепенно их слова, их мысли проникали в нее. О мучительных колебаниях между ними и Миланом.
– Правда, мне стало казаться, что и он начинает меняться – как и я. Стала ему многое рассказывать – не то, что представляло лишь ценность для Йорга: свои впечатления о вас. Он слушал. Не спорил, не возражал. И мне всё больше казалось, что он иной – не такой, каким всё же, в конце концов, оказался. Я так обрадовалась, когда он попросил познакомить его с вами. Если бы я знала, что он задумал!
– Не грызи себя! Ты шла к нам нелегким путем.
– Ты – почему-то – всегда мне верила!
– Да. Что-то мне в тебе нравилось: а я доверяю своему чутью. У тебя с самого начала были кое-какие задатки, но в “Деве рая” ты поразила меня: теперь-то я понимаю, почему ты могла так играть. Скажи, ты его очень сильно любишь?
– Что?! Кого?
– Милана.
– Люблю? Да он же чуть не сделал с тобой то, что Йорг с Евой. Ненавижу!
– Трудно тебе.
– Да... – Рита сидела, низко опустив голову.
– Это – благо для тебя: и любовь к нему, и твои теперешние муки – без них ты не стала бы настоящей актрисой. Может быть, ещё долго. У нас нет другого выбора: чтобы играть по настоящему, нужно пройти через слишком многое самой. Не вешай голову, девочка! Жизнь сложная вещь, – и любовь тоже.
– Я не могу простить ему...
– Он – не был похож на Йорга, когда тот спокойно расправлялся с Евой: я слышала запись её рассказа. А Милан, я заметила, горячился: не чувствовал себя уверенно. Что, если он заставил себя это сделать? Пытаясь преодолеть колебания, которые ты ему, возможно, внушила. Его путь может быть трудней твоего. Не торопись!
– Зачем ты его защищаешь?
– Я же говорю: доверяю своему чутью. А он умный: многое понимает. Иначе – так точно – не определил бы мое самое уязвимое место: то, что он говорил, сидело во мне. В самой глубине: я заставляла себя не думать об этом – потому что боялась. Нет – почему-то он мне, всё-таки, понравился: в нем наверняка есть что-то хорошее. Расскажи мне о нем: конечно, если хочешь.
... – Ему нравятся дети: вот видишь!
– Ты снова защищаешь его. Зачем? Ведь он же враг!
– И ты, оказывается, тоже была врагом. Он,
как и любой другой – может понять нашу правду. Мы обязаны бороться за каждого. И потом...– ?
– Я сама знаю, как не просто любить. И я хочу помочь тебе – хочу видеть тебя счастливой.
– Как ты?
– Как я. Ты хочешь, чтобы у тебя был ребенок?
– Кажется, да!
Рита возвращалась домой. На ракетодроме села в кабину, но как всё последнее время, вылезла, не доехав до дома, и пошла пешком. Глупая привычка, связанная с тем, что раньше он здесь где-то обязательно поджидал её. Тем более совсем глупо оглядываться, как будто он, всё-таки, здесь, и она – хочет его видеть. Нет, конечно!
А может быть – и да. Пожалуй, да – если быть до конца честной перед собой, не отрицать то, что сразу разглядела Лейли. Она ещё раз оглянулась, остановившись перед самым входом.
И вдруг хрипло, еле слышно прозвучало:
– Рита! – Она вздрогнула. Ничего не было видно, но ей казалось, что она не ошиблась.
– Это ты? – нарочито спокойным голосом, громко, спросила она, и тут же он появился из-за кустов.
– Зачем ты пришел? – она старалась вкладывать в голос как можно больше ненависти.
– Чтобы увидеть тебя.
– Ты забыл, что я тебе тогда сказала? – она повернулась, чтобы уйти.
– Мне необходимо поговорить с тобой. Не уходи, постой!
– Нам не о чем говорить: мы враги. Я никогда не буду с вами: с тобой и Йоргом.
– Я пришел сказать: я порвал с ним.
– Странно: ты не меняешь свои убеждения так легко, как я!
– Не надо так, прошу тебя.
– Надо: один раз ты уже обманул меня. Чего ты хочешь? Прикинуться теперь нашим сторонником, чтобы выполнять роль, от которой отказалась я? И заодно быть со мной?
– Нет. Я не враг. И не лазутчик. Ты нужна мне больше всех на свете – никого нет для меня дороже тебя. Я знаю – что не могу без тебя; но если ты не простишь меня, я всё равно не буду с Йоргом. Не уходи: ты всегда успеешь это сделать. Выслушай меня!
– Ну, хорошо, – сухо сказала она.
Они сели на скамейку. Он стал говорить: рассказывать обо всем, что передумал и пережил, расставшись с ней. Она не смотрела на него – но слушала.
Потом он замолчал; сидел, покорно ожидая то, что она скажет ему. Противоречивые чувства боролись в ней: нужно было оттолкнуть его, но почему-то хотелось верить – тому, что он рассказал. Лейли – почему-то – верила, что в нем есть что-то хорошее: “Ему нравятся дети: вот видишь!”
Рита подняла голову: он сидел, глубоко задумавшись, не видя даже её. Мозг пронзила мысль: если его приход к ней не ход Йорга – положение его незавидно! Бойкот коллег: невозможность совместной работы и обмена мнениями. Кроме того, Йорг руководитель его как аспиранта: кто согласится теперь довести его до защиты? Трудно ему: не об этом ли он сейчас думает?
Если всё так – он одинок, ужасающе. Все друзья, все его бывшие единомышленники отшатнутся от него. И у него больше никого нет – кроме нее, её одной: он и пришел к ней. И ждет покорно – не прося, не уговаривая. Как человек, глубоко осознающий свою вину. “Скажи, ты его очень сильно любишь?” – вопрос Лейли попал в точку: она понимала, в чем Рита не хотела признаться себе.