Данэя
Шрифт:
Наконец, Милан поднял голову. Дан весь напрягся, впился в него взглядом. Они понимали друг друга без слов: “Ну?” – читал Милан в глазах Дана.
– Передай Ги: я рад, что у меня будет руководитель. Пусть только поскорей свяжутся с Дзином: материал, который может оказаться у него, очень нужен мне... – он запнулся, – нам.
– Я передам это немедленно. Пошли завтракать.
– Извини: я хочу вернуться домой – позавтракать вместе с Ритой.
– Хорошо. До вечера! Жду тебя: поговорим.
... – Я думал, мне уже всё ясно в отношении себя. Оказывается – ещё нет. И нет уверенности,
– У тебя теперь хватит сил справиться с собой.
– Это оказалось нелегким.
– Иначе не бывает.
– Сейчас я понимаю. Но тогда! Как будто кто-то посягнул на то, на что имел право только я. Почему? Ведь Дэе пришла в голову мысль, за которую я зацепился. Ведь они-то – хотели понять, что важней для меня: поставленная научная задача сама по себе или слава тому, кто решит её?
– Верно.
– Я понял это позже. Просто решил тогда, что дело – прежде всего.
– Правильно: значит, в принципе – уже всё понял.
– Не очень отчетливо. Я думал потом весь день, пытаясь разобраться в себе: я ведь не пошел завтракать – поехал в парк и бродил там почти до вечера.
Почему мне показалось – после твоих слов – что посягнули на что-то исключительно мое? Ведь даже не я до этого додумался. И – всё-таки!
Не знаю, но мне кажется, что сегодня я что-то действительно понял. Я хотел славы, мечтал о ней, не мог примириться с мысль, что не добьюсь её. Несмотря ни на что – даже на то, что придется долго трудиться в одиночку. И всё во мне протестовало. Я думал, имел ли право требовать от меня отказа от казавшейся несомненной славы ты, который уже добился её. Прости за такую откровенность.
– Ничего. Продолжай!
– Я не находил себе места, пока не подумал обо всех остальных – о том, что все жаждут, стремятся к славе. К славе во что бы то ни стало. Ну, как бы назвать это...
– Тщеславием.
– Тщеславием?
– Да: стремление к славе как средству возвышения над другими и самоутверждение через это. Скрытая альтернатива равенству.
– Верно, Отец, – он впервые назвал так Дана – Ты говоришь то, что я подумал тогда – нет, пожалуй, просто почувствовал, потому что моя мысль не была четкой, как твои слова сейчас.
– Это не так важно. Главное, что ты это понял сам. Значит, ты не случайно пришел к нам.
Они долго молчали, потом Дан предложил:
– Вернемся к остальным!
– Если можно, давай ещё поговорим. О том же.
– Хорошо. Ты хотел бы задать мне вопросы?
– Да. Как ты думаешь: то, что ты назвал тщеславием – ужасно?
– Я до сегодняшнего дня почти не думал об этом. Но вот что сказал мой лучший друг Лал почти перед самой своей гибелью: “ А не был ли кризис только плодом тщеславия поколения, не желавшего в ряде памятников в Мемориале уступить предкам?”
– Так.
– Ещё я сам подумал, пока мы говорили с тобой: что тщеславие – это единственный источник эгоизма сейчас.
– А если вдруг – не единственный?
– Надеюсь, у тебя хватит сил в будущем на всё. Разве ты не почувствовал себя сегодня сильней?
– Да, но...
– Тебе немного грустно?
– Почему-то.
– Пойдем-ка к нашим. Я сыграю
на скрипке: специально для тебя. Хочешь?Милан кивнул, молча.
62
– Видишь: он согласился без колебаний. Ну, как теперь?
– Обсуждать больше нечего: давай связываться с Дзином.
... – Что вас интересует?
– Ты занимался проблемой исправления отставания в развитии.
– Я лишь пробовал начать.
– Но кое-что ты опубликовал, сеньор.
– Ну, и что?
– Нас интересует неопубликованная часть материалов.
– Зачем?
– Чтобы продолжить.
– Кто вам даст это делать?
– Мы не будем спрашивать у Совета воспроизводства.
– Вас будет ждать то же, что и меня, если бы я не прекратил эту работу.
– Профессиональный бойкот: мы это знаем. Он и так неизбежно ждет нас в ближайшие дни.
– За что?
– Мы участвовали в событиях на “Дарвине” вместе со спасателем Ги.
– Ах, вон оно что!
– Через несколько дней ты будешь отрезан от нас. Мы хотели успеть получить от тебя материалы и выслушать тебя самого.
– Я должен подумать.
– Но...
– Я должен подумать! – повторил Дзин. – Оставьте мне, на всякий случай, ваши позывные. – И он выключил обратную связь.
... И снова огромный зал Института воспроизводства, полный генетиков – как тогда, когда они сидели среди других, судивших Милана: сегодня они там, где стоял он.
– Предатели!
– Им нет места среди нас!
– Сейчас, когда мы как никогда должны быть едины перед лицом покушения на великие принципы, базирующиеся на нашей науке, необходимо очистить свои ряды от таких, как они: такие – не могут быть генетиками! – Йорг, произнося эти слова, окинул их уничтожающим взглядом.
Но Альд сразу ответил:
– Ошибаешься: были, есть и будем!
– Чем вы сможете заниматься без нас, позвольте узнать?
– Твой бывший ученик подсказал неплохую идею: исправление отставания развития детей. Мы будем втроем – вместе с ним – заниматься этим.
– Безнадежная задача!
– Нет! – возглас был из заднего ряда, и оттуда к возвышению двинулся человек. Дзин! – Задача – не безнадежная! Ты это знаешь не хуже меня, профессор Йорг.
– Твой же отчет...
– Мне сейчас стыдно вспоминать о нем. Ты сделал всё, чтобы я сам прекратил исследования и прикрыл свое отступление этим позорным отчетом. Ты грозил мне тогда всеобщим бойкотом – как потом женщине-педагогу, первой сделавшей попытку стать матерью. Что же теперь ты не грозишь этим им? А, Йорг?
– Ты...
– Я буду с ними. Я ознакомлю их с тем, что успел когда-то, и о чем думал и сумел понять потом. Они начнут не с нуля. Нет: не они, а мы – потому что я вернусь к этой работе, буду делать её вместе с ними. Можешь ставить на голосование объявление профессионального бойкота и мне. Я больше не боюсь – теперь я не буду один.
– Дзин, ты поддаешься минутному порыву! – Йорг был бледным: Дзин не чета этим двоим – такого страшно терять.
– Я дам тебе в будущем возможность убедиться, насколько обдуманно я поступаю сейчас. Голосуйте!