Даниил Московский

— Людям бы так.

— Люди, великий князь, какие по Божьим заповедям живут, а иные предали их забвению.

Князь Андрей Александрович вздохнул:

— Воистину, владыка, и я в том повинен.

— Поступки свои сам суди, а что Господь скажет на своём Суде, никому не ведомо. Человек о конце жизни мыслить должен, помнить о нём.

Князь печально усмехнулся:

— Ты, владыка, будто в душу мою заглянул. О том накануне думал.

Епископ подвинул князю яблоки:

— Отведай, великий князь, они хоть и мелкие, да сочные. Так, сказываешь, о смерти думал? Навестило тя...

— Приходило такое. А ещё о суете мирской.

— Ты дела свои государственные к этим думам примеряй... Слышал, княгиня в монастырь удалилась.

Андрей Александрович кивнул.

— Не печалься, она Господу жизнь свою вручила.

— Я, владыка, смирился.

— Ты, великий князь, ещё гордыню свою смири. Йак пастырь сказываю тебе.

— Во мне ли гордость?

Епископ прищурился:

— Яз ли не вижу? Соразмеряй поступки свои, великий князь. — Помолчал и снова заговорил: — А в княжьих сварах беды наши. Князья русские, родство презрев, сабли и мечи обнажают. — И добавил с огорчением: — Всё, всё от старейшин земли Русской зависит, а они пакости друг другу творят.

С укором головой покачал:

— Позабыли, забвению предали, что и Мономаховичи корнями от Ярослава Владимировича [97] .

— Винишь? Я ль один, сам признаешь.

97

Ярослав Владимирович — Ярослав Мудрый (около 978 — 1054) — великий князь Киевский (с 1019 г.), сын Владимира I. Успешно воевал и обезопасил южные и западные границы Руси, установил династические связи со многими странами Западной Европы.

— Ты, великий князь, им в отцы дан. Отчего съезд не созвать да полюбовно разойтись? Яз однажды, чать, не забыл, едва вас утихомирил. Вы уж готовы были мечи в ход пустить. А ханский посол на вас смотрел да посмеивался. Ордынцам ваша брань ровно мёд.

Исмаил постучал Ногтем по мисочке...

Покинул великий князь епископа, темень над Сараем сгустилась. Из-за Волги дул ветер, гудел заунывно, будто волчья стая. Пока до караван-сарая добрел, ни одного человека не встретил. У самых ворот татарин к нему приблизился. Промолвил:

— Великий князь, от царевича я. Завтра к хану тя поведут, смирись и раболепствуй.

Сказал и удалился, а Андрей Александрович шубу скинул, всю ночь у жаровни просидел, мыслями одолеваем. Гнетёт его всё, и потолок каморы будто ещё ниже опустился, давит, ровно крышка гроба. Даже войлочный шатёр, в котором он будет передыхать, возвращаясь из Орды, покажется ему хоромами по сравнению с этой затхлой берлогой.

В столице Золотой Орды русским князьям не велено ставить шатры, им определено жить в караван-сарае. Одному отцу, Александру Невскому, хан Берке в знак своего расположения к храброму князю дозволил разбить шатёр поблизости от дворца.

Тускло мерцал каганец, чадил, за стеной похрапывали гридни. Сон не морил князя. Он вышел во двор. Высоко холодным светом горели крупные звёзды. В темени не видно Сарая, ни огонька. Где-то там, у самой Волги, ханский дворец... О чём спросит Тохта у князя Андрея, в чём винить станет?

Почувствовав, как мороз лезет под суконный кафтан, князь возвратился в камору...

Долгая и утомительная ночь. Но вот рассвело, сквозь дверную щель пробился свет. Гридин внёс в камору кувшин с водой, деревянную бадейку. Слил, подал льняной рушник...

Ел великий князь нехотя. Медленно жевал хлеб е куском варёного мяса, запил хлебным квасом и принялся ждать, когда за ним придут.

Во внутреннем дворике ханского дворца его подвергли унизительному досмотру. Заломив руки, проверили, не несёт ли русский князь оружия. После он оказался в полутёмных сенях, где теснилась верная ханская стража. Здесь великому князю велено было снять шубу и шапку. Начальник караула провёл его через первый зал, где толпились те, кто не удостоился чести стоять у ханского трона.

Сколько раз бывал во дворце князь Андрей Александрович и всегда испытывал дрожь в коленях.

Два суровых багатура, положив руки на рукояти сабель и скрестив копья, замерли у двери. Там, за ней, на высоком помосте, восседал тот, кого на земле сравнивали со Всевышним.

Прежде чем Андрею Александровичу предстать перед светлыми ханскими очами, в зал внесли дары великого князя. Как воспримет он их?

Но вот стража отбросила копья, и кто-то невидимый распахнул перед русским князем двери, и он вступил в зал. Теперь ему предстояло сделать несколько шагов к трону и, рухнув на колени, поцеловать пол, по которому ступали ноги Тохты.

Никого не видели глаза князя Андрея: ни нойонов, теснившихся по правую и левую руку трона, ни стоявших у стены царевичей и мурз, весь он был во власти маленького и тщедушного человека, восседавшего так высоко, что казался вознесённым к самому небу.

Стоя на коленях, князь Андрей Александрович услышал тихий скрипучий голос:

— Отвечай, конязь, отчего скудеет земля русичей?

— Великий и могучий хан, твоя власть над всей поднебесной. Земля, какую доверил ты мне, не скудеет, и ты в том убедишься, когда пришлёшь своих баскаков собрать выход.

— Но отчего не повинуются тебе удельные конязи? Может, постарел ты, конязь, и надо отобрать у тебя ярлык?

— Великий хан, я слуга твой верный и дышу, пока ты мне это позволяешь.

Тохта откинулся на спинку трона, рассмеялся мелко, и в угоду хану в зале захихикали. Но вот Тохта подался вперёд, и все замерли. Глаза Тохты злые и голос резкий.

— Ха! — выдохнул он. — Ты, конязь, тявкаешь, как щенок.

В словах хана князь Андрей учуял скрытую угрозу, и дрожь снова охватила его.

— Великий и могучий хан...

— Ты, конязь, мыслил, я дам тебе тумены и мои воины накажут тех урусских конязей, какие не слушают, что плетёт твой язык? Но я не дам тебе багатуров, зачем мне разорять свой урусский улус? Убирайся, я подумаю, держать ли тебя великим конязем.

Боярин Ерёма поджидал князя у дворцовых ворот и, по тому, как, потупив голову, Андрей Александрович вышел, понял: хан принял великого князя сурово.

Ничего не спросил боярин, молчал и князь. Только войдя в камору караван-сарая, промолвил: