Даниил Московский
Шрифт:
ГЛАВА 8
Ветры с моря разбрасывали солёные брызги, обдували балтийское побережье, а накатывающиеся волны намывали песчаные дюны.
К самой воде подступали сосны. Высокие и прямые, они подпирали небо.
Сюда, в край глухих лесов и болот, пришли со своими князьями с рек Немана и Западной Двины племена жмудь, ятвяги и другие литовцы.
Тяготы суровой жизни, наступление рыцарей Тевтонского ордена заставляли литовские племена объединиться, и роль объединителя взял на себя князь Миндовг. Выйдя из Новогрудкова, он, покоряя одного князя за другим, создал
Попав под политическое влияние Литвы, русские княжества сохранили свой язык, культуру, веру и обычаи. И когда на съезде в Дмитрове рязанский князь попрекнул смоленского, что порубежье к Литве тянется, в том была доля истины. В сильной Литве некоторые удельные князья искали спасения от ордынского ига.
После смерти Миндовга, наступившей сразу за смертью Александра Невского, Литва не прекратила своего давления на Русь. Литовские дружины стояли в Орше, и князь Святослав Глебович, призывая князей к единению, хотел заручиться их поддержкой.
Из Переяславля в Москву возвратился княжич Юрий, и в тот же день у Даниила Александровича с сыном разговор вышел.
— Чую, Юрий, смерть моя уже по палатам вслед за мной бродит. Песок часов моих пересыпался из одной чаши в другую. Зрю я такое и вопрошаю: а всё ли ты, князь Даниил, исполнил, что на роду написано? Ведь я в Москве княжить сел, егда голова моя только-только выше стремени поднялась. Мало было княжество Московское, а ныне в три раза возросло... Осознаешь, сыне?
— Мне ль не ведомо?
— Неспроста я разговор о том повёл, о Можайске думы мои. Коли Москва городом этим завладеет, сила княжества нашего вырастет. Согласен, сыне?
Юрий кивнул.
— Вот, вот, сыне, ежели не я, то ты прирежешь Можайск к Москве. Святослав войной на Москву не осмелится пойти, у него Литва за спиной. За Можайск попытается цепляться князь Смоленский, но тогда он больше потеряет — литовцы на Смоленск посягают. Эвон сколь они российской землицы прихватили. Затеет Святослав Глебович свару с Москвой, кто в его защиту вступится? Чую, всё миром обернётся.
Прикрыл глаза ладонью, грудью на стол навалился, седая борода по столешнице разлеглась. Помолчал, потом спросил с усмешкой:
— Поди, посадник Игнат речь заводил отвоем княжении в Переяславле?
Вздрогнул Юрий от неожиданности. Под взглядом отца ответил честно:
— Было такое, но я с тобой заедино, Московское княжество не след дробить. Да и посадник хоть и говорил, а на деле разумеет: Переяславлю с Москвой сподручней. Так и боярская дружина мыслит. Они князю Ивану Дмитриевичу слово о том давали и клятву порушить не намерены.
— Я им верю, они на измену не горазды, Переяславлю с Москвой быть... А ещё о чём хочу сказать: вы с Иваном ладите, и хочу, чтоб меж вами всегда мир сохранился, Москву крепите, не раздирайте её сварой. С Иваном я говорил о том, и он клялся завет мой исполнить... Когда же сядешь князем, хану не перечь, не накличь на Москву беды ордынской. Татары сильны, и доколь такое будет, одному Богу вестимо...
Задумался. Может, мысли его вернулись к тем годам, когда он держал руку брата Андрея против Дмитрия? Либо вспомнилось, как навёл Андрей татар и те в силе огромной княжества разоряли, а сам Андрей с царевичем Дюденей в Городце пировали? Князь Даниил винил себя за то. Ужли не мог он распознать брата, когда тот корысти ради
Русь губил?Даниил вздохнул:
— Ладно, сыне, устал ты с дороги, а я тебя речами своими обременил. Отдыхай, вдругорядь разговор продолжим.
В молодости князь Даниил немало дней проводил на охоте. Убивал лосей, случалось, и зубров. С годами и ноги уже не те, и глаза подводили — нету стрелы точного полёта. Однако и в старости бывали дни, когда кровь будоражила, звала властно, и тогда князь Даниил отправлялся в леса. Редко брал он с собой кого из бояр, чаще двух-трёх отроков. Леса подмосковные умиротворяли князя, и даже когда зверя не встречал и бродил попусту, радовался жизни.
Иногда Даниил завидовал смерду, какой выкорчёвывал в лесу кустарники, выжигал сухой валежник, сеял рожь и жил от сохи, а ещё имел борта. Земля и лес кормили смерда, и не имел он княжеских забот. Бремя власти не давило его. Князь Даниил и в помыслах не держал горечи смердова хлеба...
В один из таких дней, когда вдосталь набродились по лесу и не встретили никакого зверя, Даниил Александрович велел отрокам готовить ночлег. Как в те прежние годы, отроки отыскали небольшую поляну, окружённую соснами и берёзами, разожгли костёр, и князь, поев всухомятку, долго смотрел на огонь. Он лизал поленья, обдавал жаром, а у Даниила Александровича одна мысль сменялась другой... Огнём горит жизнь в молодые годы, и не задумывается человек, как прогорает его костёр, затухает пламя и ничего не остаётся от костра. Ветер разнесёт пепел, смоют дожди остатки костра. Зачем же алчность человеческая, коли всё в этом мире преходяще? Обуреваемый ненасытностью, человек делается страшнее зверя. Даже хищник не убивает больше, чем надо на пропитание...
...Господи, вопрошает князь Даниил, отчего создан таким человек? И он, князь Московский, жизнь прожил в помыслах и делах, как бы княжество своё расширить...
Нет, князь Даниил себя не судил и не корил, как и прежде. Жизнь полнится всякими заботами. Разумно утверждал боярин Стодол: не ты, княже, так тебя подстерегут, на клочья порвут твой удел...
Князь Даниил отмёл невесть отчего возникшее сомнение: он верит — не для себя, для Москвы старался...
Ночь властвовала над Русью, спали города и деревни, затих лес, замолк. Редко какая птица вскрикнет или треснет ветка — зверь пройдёт. Спят в стороне отроки. Догорали в костре поленья. Иногда выбросят искру, и она гаснет на взлёте.
Смежил веки князь Даниил, забылся. И вдруг — заснул не заснул — привиделось ему, как подходит к костру человек в белых одеждах, борода седая, а волосы тесьмой перехвачены. Присел у костра, на князя посмотрел. «На кого он похож?» — поймал Даниил. Спросил:
— Кто ты и откуда явился?
Человек поворошил палкой уголья, ответил хрипло:
— Я отец твой, князь Александр Ярославич, аль не признал?
— Но ты же умер, отец.
— Я его дух во плоти.
— Ты явился призвать меня к себе?
— Нет, твой час не пробил.
— Когда он настанет?
— То одному Господу известно.
— Тогда зачем ты здесь?
— С того света слежу я за делами вашими, сыновья мои, как вы честь мою порочите, имя моё забвению предали.
— Я ли первым начинал?
— На Страшном Суде ответ держать будете, и ты, и Андрей. Скажи, сыне, водил я недругов на Русь либо боронил её? Люд во мне своего защитника видел и потому нарёк Невским... Знаешь, сыне, с какой мыслью умирал я? Думал, вы продолжите дело моё и доброе имя Невского не предадите.