Данте

В ответе Форезе много неясностей, но суть выражена в стихе:

Известно мне, ты — Алигьери сын.

Затем говорится о каких-то неудачных операциях старого Алигьеро Алигьери, который менял золотой (аквилин); далее Данте упрекается в трусости и в том, что он бесчестно заигрывает со своими врагами.

Конечно, портрет, нарисованный Форезе, не соответствовал гордому характеру Данте, и в этом поэтическом диалоге была крайняя сатирическая гиперболизация, оскорбляющая и унижающая.

Но через несколько лет, в 1296 году, Форезе умер. Данте, злейший враг его брата Корсо, поместил их сестру Пикарду Донати в рай. По-видимому, Данте любил своего беспутного и острого на язык родственника и собутыльника, дружба с которым была скорее постыдной, чем почетной. В чистилище (а не в адских рвах!), где наказываются чревоугодники, Данте встречает Форезе и говорит ему:

«Если ты окинешь взглядом,Как ты со мной и я с тобой живал,Воспоминанье будет горьким ядом».

Форезе со слезами вспоминает свою жену Неллу, ту самую, которую Данте осмеял в первом своем сатирическом сонете. И все-таки Форезе остается тем же, кем он был на земле при жизни. Речь его в «Чистилище» Данте выдерживает в манере их былой перебранки:

Уже я вижу тот грядущий час,Которого недолго дожидаться,Когда с амвона огласят указ,Чтоб воспретить бесстыжим флорентинкамРазгуливать с сосцами напоказ.Каким дикаркам или сарацинкамДуховный или светский нужен бич,Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам?

Данте, успокоенный, идет дальше, зная, что его другу будут в конце концов прощены и обжорство и злоязычие.

В те дни, когда Данте и Форезе обменивались язвительными сонетами, Гвидо Кавальканти стоял несколько в стороне от Данте и вряд ли мог еще называться его первым другом. По-видимому, до него дошли грубоватые и даже местами непристойные сонеты, достоинства которых Гвидо оценить не мог. Он возмутился и после долгого молчания послал Данте сонет, полный укоров, горечи и разочарования, звучащий прощальным реквиемом былой дружбе:

Тебя не раз я в мыслях посещал,И низость чувств я видел, удивленный.Мне больно — где твой разум просвещенный,Иль добродетели ты утерял?Докучных лиц ты ранее встречалПрезреньем. Обо мне, к Амору склонный,Сердечно говорил. Твой стих влюбленныйНе я ли, принимая, привечал?Смотрю на жизнь твою, — увы не смеюСказать, что речь твоя ласкает слух.Мой взор тебя уже не потревожит.Прочти сонет, и он тебе поможет,И пусть расстанется докучный духС униженной тобой душой твоею.

Высокий поэт и строгий моралист был не прав. Со своих высот он не понял, что Данте может все и что ему нужно все. Он должен был соединить в себе и тонкую прелесть сладостного нового стиля и политическое негодование провансальских тенцон в боевых и политических песнях провансальских трубадуров, и шутку уличных гаеров, и логическую размеренную речь болонских юристов. И он не мог ограничить себя одним стилем, высоким, средним или низким, он научился еще неведомому искусству эти стили мешать, нарушать традиции жанров, чтобы ладья его свободно плыла, повинуясь лишь его творческому гению. Посмотрите, как в «Божественной Комедии» говорит Форезе Донати о бесстыжих флорентинках. Это голос комического поэта-горожанина. Данте может от комического перейти к трагизму, не уступающему в силе шекспировскому. И лучше всего мы можем понять Данте через творческий путь Пушкина.

Глава девятая Черные и белые

Джанно делла Белла сошел со сцены. Злейший противник магнатов был уничтожен, но остались «Установления Справедливости». Магнаты, занимавшиеся торговыми делами, бывшие в ссоре с богатыми пополанами, по-купечески помирились. Иногда эти мирные сговоры сопровождались уплатой значительных сумм «за кровь». Однако многие из бывших «первых людей» оказались вытесненными новыми, если не в торговле и банкирских делах, то в политике.

В июле 1295 года положение магнатов улучшилось, так как приоры были привлечены на их сторону. Магнаты стали снова укреплять свои башни и дома. Новый Капитан народа, присланный из Неаполя Карлом II, был скорее сторонником гвельфской лиги, чем флорентийской коммуны. Магнаты, объединенные преследованиями, получили подкрепление из Сан Миньято от графов Гвиди, от графов Альберти, а также от других феодалов. Нобили мечтали захватить власть в городе. 6 июля 1295 года сторонники магнатов стали собираться перед баптистерием Сан Джованни; конных сопровождала пехота. Развевались знамена с лилией неаполитанского короля, предводителя гвельфской лиги. Разве магнаты не были добрыми гвельфами? Другие заговорщики собрались в это время на Понте Веккио, заняв Порта Санта Мария, то есть обеспечив вход и выход из города.

Третья вооруженная группа стояла на Меркато Нуово (Новом рынке). Войсковыми частями предводительствовали Моцци и Спини, представители банкирских домов, которые обосновались в Риме и вели финансовые дела папы. Во время мятежа магнатов проявила свою силу народная организация, основанная при Джанно делла Белла. Пополаны вынесли свои знамена, заперли улицы цепями и забаррикадировали значительную часть города. Они заняли дворец подеста и несли стражу около дома, где находились приоры, к которым массы не имели никакого доверия. Главная колонна вооруженного народа двинулась к площади Сан Джованни, готовая сразиться с неприятелем. Кое-где начались бои вокруг башен. Гранды убедились в том, что народ за ними не следует и что измены приоров недостаточно, чтобы обеспечить им перевес. Силы были значительны с обеих сторон. Зазвонил колокол, призывающий граждан Флоренции на сходку. Представители враждующих партий пошли на компромисс, то есть на смягчение слишком жестоких постановлений, унаследованных от делла Белла. Однако уступки магнатам были минимальные.

Неизвестно, когда Данте записался в цех медиков и аптекарей. По всей вероятности, задолго до принятия поправок к «Установлениям Справедливости» в июле 1295 года. Следует заметить, что Данте и другие представители рода Алигьери не попали ни в один из списков магнатов и, следовательно, официально не рассматривались как гранды. Алигьери были людьми среднего достатка. По роду своих занятий отец Данте и его дядья мало чем отличались от граждан-пополанов. Их благородное происхождение было как бы их частным делом. Геральдические притязания Алигьери могли быть приняты в расчет только древними семьями нобилей, например при заключении брака. Из сообщений авторов хроник не совсем ясно, получили ли магнаты, приписавшиеся к цеху после падения Джанно делла Белла и бунта грандов в июле 1295 года, политические права и была ли для них эта запись в цехи вообще возможна. Мы приходим к заключению, что Данте вступил в цех гораздо раньше и что события июля 1295 года не имели влияния на его политическую карьеру.

Все флорентийцы, обладавшие известным имущественным цензом, стремились быть приписанными к какому-либо цеху, поскольку только члены цеховых корпораций рассматривались как полноправные граждане. В цехи часто принимали родственников тех, кто действительно занимался торговыми делами или ремеслом, а также компаньонов или вложивших деньги в какое-либо производство.

В конце XIII века Данте был отцом большого семейства; у него росли трое детей: сыновья Пьетро и Якопо и дочь Антониа. Для задуманной им политической карьеры ему, очевидно, недоставало доходов с его скромных владений, тем более что он должен был делиться с братом Франческо и сестрой. До нас дошли долговые расписки братьев Алигьери в получении 480 золотых флоринов под гарантию нескольких лиц, среди которых был тесть Данте Мането Донати. Деньги были взяты взаймы 23 декабря 1297 года. В дальнейшем Данте берет 136 флоринов у своего тестя, а через два года брат Франческо дает ему взаймы 125 флоринов, а в 1300 году еще 90. Ни литература, ни политика не приносили Данте доходов.

Записавшись в цех, Данте не отправился в дальние страны за драгоценными снадобьями и ароматами и не стал торговать за прилавком. Но он вошел в среду ученых докторов и фармацевтов и чрезвычайно заинтересовался наукой Гиппократа. Боккаччо рассказывает, что как-то раз, находясь в аптеке города Сьены, Данте так погрузился в чтение медицинских книг, что не слышал музыки, доносившейся с улицы, и не заметил шумного городского праздника. В аптеках и у врачей он мог найти биологические сочинения Аристотеля, трактаты великого римского медика Галена, Канон медицинской науки таджика Авиценны. В произведениях времен изгнания мы находим следы этих занятий.