Дар богов

– Ехала бы в город, что тебе здесь сидеть, зачем? – советовали коллеги – дамы, разменявшие пятый десяток.

– Я не сижу, я работаю!

– И в городе себе работу найдешь. Ничего хорошего в нашем Выхине нет. Парня, даже захудалого, тут не найти. Так и останешься в девках.

– Не останусь. Судьба – она и на печке тебя найдет.

Эта фраза очень не подходила активному характеру Марины, она от нее морщилась, когда слышала из чужих уст, но в таких случаях, как этот, себе произносить ее позволяла.

В судьбу девушка не верила, а точнее, Марина считала, что судьба творится собственными руками. А еще она считала, что, прежде чем заводить семью, нужно «проявить себя» в жизни, чего-то добиться. Если бы Марина жила в мегаполисе, а не в богом забытом поселке, возможно, она организовала бы собственный бизнес или вступила бы в какую-нибудь партию и пропадала бы там все дни. Ее бьющая фонтаном энергия непременно потребовала бы выхода.

Коллеги Марины и односельчане, выросшие в Стране Советов, мыслили иначе. У нормальной женщины должны быть муж и дети, желательно двое – девочка и мальчик. Такие стандарты сформировались, когда семьям, имевшим разнополых детей, давали квартиры большей площади. Квартиры уже давно перестали давать, а стандарты остались. В сознании граждан они сидели настолько глубоко, что на генетическом уровне передавались и последующим поколениям. И чем меньше был населенный пункт, чем дальше от мегаполиса он находился, тем сильнее было влияние этих стандартов. Их поселок Выхино олицетворял собой классический пример жизни по шаблону. Здесь каждая девочка с рождения знала, что ее главная цель – выйти замуж и родить детей, и чем раньше это произойдет, тем лучше.

Мать Марины, Варвара Степановна, в свое время так и поступила. В восемнадцать лет выскочила замуж за солдата-срочника Ваську, дослуживавшего последний год в их воинской части. Солдатик был перспективным – до армии он окончил техникум, так что на хлеб заработать мог. А главное, он был из Ленинграда. В общем, Варенька устроилась всем на зависть, она с не меньшим усердием, чем служаки-первогодки, считала дни до его дембеля, предвкушая, как поедет жить к мужу на родину. Тут и ребеночек подоспел, создав молодой матери некоторые неудобства – она мечтала в Ленинграде поступить в институт, а малыш нарушил ее планы. Зато она вписалась в заданный стандарт. Васька первенцу был рад. Правда, немного огорчился, что не сын родился. «Следующим будет парень», – пообещала жена. Василий криво улыбнулся, что-то обдумывая. Он еще не осознал своего нового статуса и ответственности, которую тот предполагал. Отцовство давало ему возможность лишний раз сходить в увольнительную и прибавляло очков в глазах командира. Теща, Клавдия Никитична, встречала его как дорогого гостя, с пирогами и разносолами, его ждала свежая постель с красавицей женой под боком. Дочка капризами не докучала. Если она начинала плакать, ее тут же подхватывали заботливые руки мамы или бабушки. Даже если бы дите орало как резаное, Васька не проснулся бы. Его могла поднять лишь команда: «Рота, подъем!» Обласканный и избалованный вниманием трех женщин (даже крохотная дочурка целовала его слюнявым ртом), Васька жил в семье Лариных как у Христа за пазухой. Но все когда-нибудь заканчивается. Старослужащие отметили сто дней до приказа, получив гордый статус дембелей. Дни полетели стремительно, неся в себе привкус грусти. С армией почему-то расставаться не хотелось.

Неделю после демобилизации Вася праздновал свое возвращение. Пил с сослуживцами, с семьей, с соседями, в одиночку утром. На восьмой день, проснувшись с опухшим лицом и с противным металлическим вкусом во рту, он прошлепал босиком в кухню попить водички. По привычке схватил чайник, на этот раз оказавшийся пустым. В ведре, из которого женщины обычно набирали воду, тоже было пусто. Обведя взглядом помещение, Вася с удивлением вспомнил, что водопровода в доме нет. Раньше его отсутствие не доставляло ему хлопот, так как хозяйки всегда следили за тем, чтобы ведро было наполнено. «Рукомойник!» – сообразил глава семейства. Он бодро направился на веранду, где над тазом висело алюминиевое приспособление – резервуар с водой. На этот раз вода в нем отсутствовала. Разочарование семейной жизнью нарастало, его усугублял противный вкус во рту и похмелье. «Сойдет», – оценил он свой внешний вид, отразившись в висевшем рядом с умывальником зеркале. Зеркало в силу своего небольшого размера льстиво не показало мятые трусы и мохнатые ноги Василия. Он набросил на плечи безразмерный тещин ватник (не май месяц!), влез в ее же чуни без задников и выполз во двор. Свежий ветерок северной весны пробежал мурашками по голым ногам. Дрожа от холодка, Вася рысцой направился через сад в уборную. По дороге наткнулся на бочку с дождевой водой для полива. Плеснул немного на физиономию, затем осторожно, словно из болота, лизнул с ладони. «Вода – как вода, в чайнике не лучше», – пришел он к выводу и всласть утолил жажду.

На обратном пути Васю неожиданно одолел трудовой порыв. Он взял лежавшее на траве ведро и зачерпнул им из бочки воду. Ох, и напрасно он это сделал! Напрасно и не вовремя. Когда он переступил с ведром порог дома, там стояла Клавдия Никитична.

– Уже и воды принес! Вот молодец! А я за хлебом ходила, за свеженьким. Сейчас чай пить будем!

Прокипяченная дождевая вода почти не отличалась от родниковой, которой обычно пользовались Ларины. Рыжина слилась с накипью и в чайнике была незаметна, а в чашках с заваркой и вовсе ее никто не увидел. Разве что чай приобрел непривычный привкус.

– Наверное, заварка паршивая, – заметила теща. – Я сегодня из новой пачки чай заваривала, на рынке в райцентре ее брала. Видимо, плохую подсунули.

– Это из-за добавок, – предположила Варя, читая состав. – Бергамот, мелисса… надо было обычный черный брать.

– Так кто же знал! Мне этот чай так нахваливали…

– Так всегда. Лишь бы продать. Ржавчина какая-то.

Василий сидел с безучастным видом. От упоминания о ржавчине во рту его вновь появился металлический привкус. Он отодвинул в сторону чашку и принялся за бутерброды.

– Тебе тоже с бергамотом не нравится? – поинтересовалась жена.

– Не очень… я, пожалуй, попью водички, – Вася подскочил с места, но вспомнил, что водичка не из родника, а из дождевой тучи. Вернулся назад, занял руки ложкой.

– Ой, сейчас налью! – захлопотала теща.

Откуда она такая услужливая, когда не надо! И щедрая. Накатила ему целую чашку. Сиди, мол, и пей.

– Спасибо, мама, – выдавил Василий. – Я, пожалуй, еще воды принесу, а то в ведре вода быстро закончится, – придумал он повод выйти из-за стола.

– Какой молодец! – восхитилась теща. – Еще надо бы грядки вскопать.

Сельскохозяйственные работы его доконали и подогрели желание все бросить и вернуться к родителям.

– Это была ошибка! – говорил он на перроне перед поездом на Ленинград.

– Мы будем тебя ждать, – плакала Варя с ребенком на руках. Она приехала на перекладных в Петрозаводск, чтобы его проводить, и до последней минуты надеялась, что Вася останется.

Он прятал глаза, говоря: «Ну ладно, хватит, люди смотрят», – и торопливо вскочил на ступеньку вагона, едва услышав долгожданное: «Товарищи пассажиры, поторопитесь на посадку».

Поезд еще несколько минут неподвижно стоял, затем запыхтел, отправление задерживалось. Варя, как солдат в карауле, не сходила с места, глядя в пустое вагонное стекло. Состав резко тронулся и медленно покатил, навсегда унося от нее еще любимого человека.

* * *

Дочери Варя рассказывала об отце только хорошее. «Он о тебе заботится, деньги каждый месяц присылает», – говорила она, считая копейки. Маринка росла быстро, вещи на ней горели, особенно обувь. Не успеешь купить сапожки, как они уже стали малы или порвались. Дешевые вещи делали паршиво, а на дорогие где взять деньги? Зарплаты библиотекаря не хватало, и, чтобы свести концы с концами, Варвара подрабатывала уборщицей.

– Это папа передал! – вручала она Маринке в день рождения плюшевого зайца.

– А он ко мне приедет? – надежда вспыхивала в ее синих глазах.

– Обязательно приедет, только позже.

– Но почему?

– У него дела, – пространно отвечала Варвара и позже, когда дочка ее не видела, тихо плакала над своей неудавшейся бабьей судьбой.

– Почему? – с годами все чаще звучал вопрос дочки. – Почему мы не живем с папой вместе?

Варвара Степановна смотрела на дочь печальным взглядом. Она, еще молодая женщина, до того измучилась работой и одиночеством, что готова была выть волком. Марине уже двенадцать, и прежнее вранье о папе-спасателе, самоотверженно борющемся с огнем на Африканском континенте, уже не пройдет.

– Так получилось, что мы расстались, – ответила она. – В жизни всякое бывает. Он тебя любит. Больше не спрашивай почему. Просто знай: твой папа тебя любит!

Пусть девочка не чувствует себя отвергнутой и знает, что любима. Варвара рассказывала Марине, какой великолепный у нее отец, какой он смелый, благородный. Говорила – и начинала себе верить. Ей самой хотелось, чтобы все так и было. Пусть не на самом деле, но хотя бы в глазах дочери Василий выглядит героем.

Перед соседями она тоже выставляла исчезнувшего мужа в лучшем свете. Пусть считают, что у них все в порядке, что ее жизнь удалась и она счастлива. Потому что неприлично быть разведенкой. Значит, она плохая жена, раз не смогла мужа удержать. И после замуж ее никто не взял – тоже показатель.