Дар памяти

Он вздохнул, казалось, всем телом. Слегка наклонил голову вправо. Его голубые глаза потемнели и смотрели куда-то мимо меня.

Ты опять хотел уйти?

Да.

Сейчас? – казалось, он хотел удержать меня хотя бы в одном помещении с собой, раз уж мы не могли заниматься любовью.

А я не помнил, когда испытывал такую горечь. Вместе и одновременно порознь. Солнце и луна, которые сменяют друг друга, но никогда не встречаются.

Да.

Горгулья раздери, я тоже умею быть непреклонным.

Иди, - тихо сказал Альбус. Он повернулся в сторону камина, но помедлил. Догнать бы его, повалить на пол и… и все, что позволит моя буйная фантазия… Он тоже позволит, сейчас – позволит, я знаю, только вот не нам одним это расхлебывать…

Я отступил в глубь комнаты:

– Ты проследишь?

Он спокойно кивнул:

Конечно, да.

Через двадцать минут, при полном параде – в маггловской одежде и тяжелом зимнем пальто, я вышел в метель, думая о том, что если Альбус меня не останавливает, значит, возможно, у него еще есть какая-то надежда. Как же я ошибался тогда!

Конец POV Северуса

========== Глава 17 Первая любовь баронессы ==========

12 января 1994 года

Как же холодно, холодно, холодно… Зима кажется нескончаемой. Кожа чешется, высушенная согревающими чарами. Неудобство – это состояние, в котором Вильярдо пребывают уже лет так двадцать. Неудобство – состояние души, замечает про себя баронесса, разглядывая маггловские фотографии и открытки, лежащие под стеклом на письменном столе. Все они зачарованы, и кто-то посторонний увидит лишь списки книг, расписание работы сыновей и мужа, карту порталов Мадрида, репертуар столичных театров.

Под чарами, на открытках - весна и сирень в парке Монсо, прогулки по бульвару Перейр и он, ее первая (и единственная) любовь, с бешеным блеском в глазах цвета ночи. Ее 17 лет, первый курс магической Сорбонны, факультет лекарственных зелий и вечеринки в доме мужа сестры - князя Риккардо Раванилья.

Фотографии маггловские – потому что нет сил смотреть на него живого, видеть ухмылку и торжество в глазах, торжество ответа на вопрос: «Любишь, любишь». Баронесса откидывает голову на спинку кресла, кончики пальцев движутся по карточке, вслепую очерчивая неровный овал лица, вырисовывают неправильные черты, образующие буйную, отчаянную красоту.

Пальцы замирают, а губы вышепчивают имя. Имя, которое в этом доме знать никому не положено. Да и в магическом мире его произносят с ненавистью, с брезгливостью, с яростью. И только она – с воспоминаниями о торопливых поцелуях с привкусом алкоголя, о длинных пальцах, вплетающихся в ее пальцы, о жарком дыхании над ухом. «Твоя линия жизни длиннее, чем моя, Мариночка, вот, посмотри», - он разворачивает ее ладонь к глазам, осторожно прикасается к ней губами. Близко и страшно, и сладко одновременно. И - мысль, что все это - неправда, не навсегда, что все, что связано с Тони – через край, слишком, и кончится, не иначе, как у того, другого Долохова, из столь нелюбимого романа, который мать читала ей еще лет в двенадцать.

Оно и кончилось. Уже все было решено между ними – свадьба в Париже, путешествие по Европе, покупать дом в пригороде. И согласие отца, пусть пока и заочное, было получено. Странная «служба» Тони, на которую они с Игорем, обменявшись быстрыми взглядами, могли отправиться с любой, самой буйной вечеринки, ее не беспокоила. Наоборот – Мария Инесса гордилась. Будущий муж служит в том самом ведомстве, а ей – дочери и племяннице магов-шпионов, которые помогли выиграть войну, с чего привередничать? От опасности же молитва и родовая магия уберегут. Не смущал и возраст – Тони было за сорок, но разница между отцом Марии Инессы, герцогом Толедским, и ее матерью, Сицилией Изабеллой Вильярдо, была еще больше.

И вдруг – подтолкнул чертик не вовремя поделиться радостью от влегкую сданного экзамена, влетела в квартиру Игоря – распахнутые двери безо всяких чар, звуки расстроенного пианино, одним словом, гульба – и услышала, как Тони, ее Тони, хвастается вчерашними пытками.

Когда она ему сказала, что бросает, и объяснила, почему, в зале особняка Стеллы Марии, материной сестры, не осталось ни одного целого предмета мебели. Тони буйствовал, кричал, рычал, а Мария Инесса сжалась в комок на полу и ждала, что ее как минимум шваркнут головой об стену. Жизнь была настолько не дорога, что и защищаться бы не попробовала. Но – и пальцем не тронул. Закончил громить обстановку, спалил наваленную груду антикварной мебели невербальным заклятьем, бросил на Марию Инессу уничтожающий взгляд и вышел. Больше она его никогда не видела.

Игоря она много раз потом встречала в особняке Раванилья. Мария Инесса и не ходила бы туда, но у Лусии Инессы уже начали проявляться признаки безумия, и только сестра могла с ней справиться в такие дни. Да и Риккардо, чем бы он там ни занимался, к ней, к Марии Инессе, был очень привязан. Политических пристрастий они в разговорах не касались, но боевую магию обсуждали часто, да и на дуэлях дрались, а потом со смехом лечили друг друга. Однажды, лет через пять, Игорь рискнул заговорить с ней о Тони, намекая, что Долохов продолжает любить ее, однако Мария Инесса сделала вид, что не слышала. К тому времени ее навыки лицемерия, отточенные шестью годами светской жизни, приблизились к совершенству. Игорь настаивать не стал, издал что-то вроде вздоха сожаления и отвернулся к вошедшему князю.

В следующем году Мария Инесса вернулась в Испанию и вышла замуж за своего кузена Леонардо де Ведья-и-Медоре, годом позже умер князь, а Лусия Инесса окончательно сошла с ума. Про то, что Тони был Пожирателем, Мария Инесса догадалась еще в конце 70-х, года за два до их массовых арестов. Игорь выкрутился, сдав соратников, а Тони приговорили к пожизненному заключению в британской тюрьме Азкабан.

Говорят, что там очень холодно, и что тюрьму охраняют страшные создания, уничтожающие в человеке радость – дементоры. Иногда во снах Мария Инесса видит, как Тони бежит оттуда. Как она целует его, окровавленного, лежащего на снегу, согревает своим плащом. «Ненавижу зиму», - кривит губы Тони, гладя длинными тонкими пальцами ее ладонь.

«Холодно», - шепчет баронесса де Ведья-и-Медоре, аккуратно засовывая карточку под стекло. – Холодно, - говорит она Хуану Антонио, стоящему в дверях кабинета.

Мы его не нашли, - резкий звук голоса племянника вытряхивает Марию Инессу из грез. – Мы обошли все эти заведения, даже запрещенные, безрезультатно.

Вы обошли их в Мадриде, - замечает она, сплетая пальцы на коленях.

Хуан Антонио нервничает, пожевывая верхнюю губу:

Дома у него мы тоже были. Он ведь мог отправиться только по знакомому пути аппарации, у него сейчас не хватит сил аппарировать куда-то, где он не был.

Я вчера сделала ему многоразовый портключ до дома, который не отнимает энергии.

Хуан Антонио проходит в кабинет, нервно расстегивая пальто, садится на край вытертого кожаного кресла с другой стороны стола. В ярком свете электрических ламп видно, как бледно от усталости его смуглое лицо.

В любом случае, сейчас Ромулу не сможет драться, его магия не восстановится еще несколько месяцев. Эрнесто, конечно, ведет себя, как последний мерзавец, но…

Проклятье настигает с того момента, как один член семьи вызывает другого, - тихо говорит баронесса, рассматривая пейзаж гор Андалусии, висящий справа от двери.