Дар памяти

Ромулу наскоро уничтожает остатки еды. Вскакивает и подает мне руку:

Заглянем перед возвращением на пляж?

Ночью я сплю беспокойно. Стоит уснуть – проваливаюсь в мутную, темную воду, ищу серебристый свет, но небо ясное, синее, и на нем ни облачка. Безжалостное небо, и почему-то я думаю о глазах Лили. Когда я стоял перед ней на коленях, у нее был такой же безжалостный взгляд. Потом просыпаюсь, делаю дыхательные упражнения, чтобы успокоиться и успокоить сердце, но едва задремываю, вокруг снова вода. Налетели тучи, стемнело и уже рассвело, а серебристого света по-прежнему не видно. А потом вдруг, когда я в очередной раз выныриваю из сна и решаю, что с меня на сегодня хватит, плетусь в кресло в гостиной и от усталости засыпаю прямо там и, конечно же, опять становлюсь водой, вдруг появляется Ромулу. Но нет никакого серебристого света. Это просто Ромулу, он стоит рядом, подносит мою руку к губам и, захлебываясь от восторга, говорит, что видит серебристый свет. А потом указывает куда-то вдаль и кричит:

Это твоя книга, Северус.

Потом он исчезает, а я стою над водой, которая то темная, то прозрачная, и без конца листаю огромную, обгрызенную крысами книгу. И мне все кажется, что я вот-вот пойму что-то, но я все силюсь и никак не могу понять, и только продолжаю в бесплодных попытках листать одну за другой желтоватые, девственно-чистые страницы.

========== Глава 110. Крови цвет у лепрекона ==========

Вторник 19 апреля.

За все недели, что прошли с тех пор, как Полина Инесса лишилась магии, Эухения Виктория видела сестру исключительно по ночам. Утром Полина Инесса уходила к себе в мастерскую, располагавшуюся в глухом подвале, и до самого позднего вечера не показывалась оттуда. В какой-то момент баронесса приказала не подавать ей еду отдельно, надеясь, что голод выгонит Полину Инессу из норы и заставит общаться, но это кончилось только тем, что Полина Инесса вообще не ела два дня, и Мартина опять стала ходить в подвал с подносами. Эухения несколько раз спускалась вниз и стучалась в наглухо закрытую, и, казалось, даже заколоченную дверь, но Полина Инесса вежливо отвечала, что занята. При попытках же заговорить вечером обрывала беседу словами «Я устала и хочу спать». В конце концов в какой-то день она вообще не пришла ночевать, и когда Эухения так и не смогла уснуть и спустилась вниз выяснить, в чем дело, горничная Мария Луиса объяснила ей, что «сеньорита Полина Инесса заняла гостевую комнату». Это стало для Эухении ударом. Как бы Полина Инесса ни сердилась и обижалась порой на нее, но они были вместе с самого раннего детства. В замке жили в одной комнате с Инес, а с монастыря вообще делили одну кровать. Эухения понятия не имела, что с этим делать. У нее сердце разрывалось, когда она просыпалась по утрам и обнаруживала пустующую половину кровати. И все же что-то подсказывало ей, что это не изменится, по крайней мере, не сейчас.

В какой-то момент она хотела поговорить об этом с баронессой, но мать куда-то спешила по делам, и когда она спросила, насколько это важно, Эухения соврала, что не очень. Как же ей не хватало дедушки с его мудрым взглядом на жизнь. Год назад она терпеть не могла, когда ей командовали, и каждый день сама привычно выслушивала чужие жалобы и с легкостью раздавала направо и налево советы, но теперь, когда уже не жаловался никто, кроме Ромулу, она часто чувствовала себя потерянной, чувствовала, словно на нее против воли свалили огромную ношу, с которой справиться невозможно. Единственным ее прибежищем, где можно было забыться, стал замок. Сидя у озера или во дворе, она часто закрывала глаза и притворялась, что все осталось по-прежнему, как в детстве. Башни гордо вздымаются над водой, замок полон жизни, и во двор вот-вот вынесут длинные столы – накрывать к обеду.

Ничего удивительно, что каждый день теперь Эухения, едва позавтракав и умывшись, стремилась поскорее отправиться на стройку. Но проснувшись во вторник, она разочарованно вздохнула – по стеклам барабанил дождь. Умывшись, она открыла окно, с сожалением ощущая, как в комнату затекает холодный воздух. Нечего было и думать, что во второй половине дня распогодится. В этот момент в стекло настойчиво постучала бурая неясыть с большими черными глазами, питомица Бернардо.

Ты опоздала, - с печалью сказала Эухения Виктория, - минимум на три недели. Ничего не получится.

Однако она разыскала на полке вазочку с печеньем и отцепила письмо.

Бернардо в который уже раз писал, что не может найти себе места, что он готов пойти против воли отца, лишиться наследства и освоить какую-нибудь профессию, лишь бы только Полина Инесса не отказывалась от него. Просил Эухению поговорить с сестрой, потому что та отправила назад нераспечатанными все его сорок писем.

Ну я же говорю, опоздала.

Эухения все же взяла письмо и спустилась к мастерской. На этот раз ее дверь, на удивление, оказалась распахнутой. И в комнате не было никаких привычных инструментов Полины Инессы, только стол, стул, ящики и больше ничего. Эухения обошла их кругом. Сердце зачастило.

Она выбежала в коридор, взбежала вверх по лестнице на первый этаж с намерением как можно скорее оказаться в кухне – если кто-то знал что-то о происходящем, так это Мартина, но в холле взгляд ее натолкнулся на разжигающую огонь в камине Марию Луису.

Сеньорита ищет сестру? – живо спросила та.

Да, Полину Инессу, - на всякий случай уточнила Эухения.

Они с сеньорой Мартиной в библиотеке, - отвечала Мария Луиса довольно.

Вот как? И давно они в библиотеке?

Каждый день уже четыре дня. Я слышала, как сеньора Мартина просила сеньора Гжегожа взять в монастырской библиотеке книги для сеньориты.

Книги? Что за книги?

Я в этом не разбираюсь, сеньорита Эухения Виктория. Книги про магию.

Значит, с ней Полина Инесса не могла говорить, а с Мартиной могла!

Сжав зубы, Эухения опустилась в кресло. Она достала палочку и стиснула ее в кулаке. Потом подбросила письмо и уничтожила его.

Мария Луиса оглянулась на нее, и что-то вроде понимания мелькнуло на простоватом лице. Эухения только отвернулась.

Огонь наконец-то загорелся, и Мария Луиса открыла банку с летучим порохом, чтобы насыпать в пиалу, стоявшую на камине.

Вам накрыть завтрак, сеньорита? – спросила она. – Или я могу позвать сеньору Мартину.

Нет, - Эухения резко встала.

И какого черта? Она знала, что должна была радоваться тому, что сестра вышла из заточения, и, должно быть, пытается теперь что-то сделать опять с магией, но… Какого черта?

Она дошла до кухни и, обнаружив на столе под колпаком свой завтрак, наставила на него палочку. Потом заставила себя ее отвести, бросила на стол и расплакалась. Дверь позади открылась, и Эухения услышала приветственный возглас Мартины. Не ответив, она наскоро пробормотала умывающее заклинание и отрывисто приказала:

Сделай мне кофе.

Латте или по-венски?

Эухения вздрогнула. Это был уже перебор! В последнее время она просила делать латте, но всю осень пила только кофе по-венски. Хуан Антонио в начале сентября побывал в Вене в командировке и вернулся с несколькими хорошими рецептами.

Как у тебя получается захватить столько власти в доме? – неприязненно спросила Эухения.
– Ты сделала безмерную подлянку Хуану Антонио, разрушила наши отношения, мы до сих пор не разговариваем. Можно сказать, ты сломала ему жизнь, потому что вряд ли он скоро решится поверить какой-нибудь другой женщине. И все же ты после этого приходишь сюда, притворяешься все той же служанкой, как ни в чем не бывало. Никакого наказания за твой поступок. Мама тебя поддерживает, Ромулу тебя поддерживает, Хуан Антонио с его рыцарским характером уж подавно на тебя не злится, несмотря на всю боль, которую испытал. Для Марии Луисы ты, с тех пор, как выяснилось, что ты Раванилья, вообще даже не сеньорита, а целая сеньора. И вот уже мы все нуждаемся в тебе. Ты делаешь со мной уроки, Полина Инесса запирается с тобой в библиотеке, и мы все просим тебя не переезжать в Памплону. В чем секрет? Как тебе это удается?

Мартина обошла стол, левитируя под нос Эухении пустую чашку. Казалось, она нисколько не смутилась.

Вы хотите, чтобы я сожалела и чувствовала себя виноватой, - сказала она с понимающей улыбкой.
– Хуан Антонио - очень приятный молодой человек, и, безусловно, он не заслуживал, чтобы с ним так поступали. Но и я не меньше его не заслуживаю быть убитой, независимо от того, много во мне благородной крови или нет. И если бы я чувствовала себя виноватой и не простила себя, то это означало бы, что я хочу для себя мести и наказания. Ведь если кто-то виноват, он должен быть наказан. Получалось бы, что я живу прошлым, а прошлое, как считается, говорил Мезерали, прошло. Послушайте, если я буду считать виноватой Инес и желать ей наказания, я буду отнимать время, затраченное на эти мысли, от своей жизни, и вместо приятных и счастливых минут буду испытывать боль и скорбь, но это она разрушала мою жизнь, а не я. Я не хочу ее разрушать ни чужой виной, ни своей.

Но ведь это ты простила себя, а не мы тебя простили!
– возразила Эухения.
– Почему же мы тебя простили? Или, во всяком случае, согласились жить с той ложью, которая продолжается между нами сейчас.

С моей-то стороны нет никакой лжи, - продолжала улыбаться Мартина. – Мне нравится этот дом, мне нравитесь вы, ваши братья и ваша сестра. Мне нравится то, что я делаю – готовить и накрывать на стол. А что до того, почему меня простили… - Она задумалась.
– Думаю, что дело в том, что то, как мы относимся к себе, определяет и то, что с нами случается, и отношение к нам окружающих. Уважаем ли мы себя. Вы до сих пор чувствуете стыд и униженность из-за того, что случилось на ферме, и перестали быть той Эухенией Викторией, которой были еще в октябре. Раньше вы были здесь самой важной для всех своих братьев и сестер, даже больше матери, любимая младшая сестренка, вас все баловали, и даже сеньор Эрнесто слушался вас и не смел сказать дурного слова, а теперь вы словно боитесь поднимать голову и общаетесь только с сеньором Гжегожем. Да и в отношениях с сеньором Гжегожем не решаетесь настаивать на своем. И даже не решаетесь спросить себя, действительно ли вы настолько влюблены в него или это всего лишь обычная благодарность больной к своему врачу и вам, например, уже больше нравится сеньор Фернандо. Ваша сестра из-за чувства вины перед вами и плохого отношения из-за этого к себе привела себя в обстоятельства, лишившие ее магии. Хуан Антонио чувствует вину из-за того, что поддался привороту, боится объясняться с вами и боится, что не сможет поспорить с сеньором Гжегожем и не заслуживает вашего доброго к нему отношения. И таким образом лишает себя хоть призрачного шанса заинтересовать вас.