Дар памяти

Я перебиваю его:

А что вы намерены делать с ним самим? Ведь это же Азка…

Альбус молниеносно закрывает мне рот кончиками пальцев и, прежде чем убрать их, ласково проводит по губам.

Майкл Ротенберг будет исключен, Северус, - говорит с досадой. – Вот как бывает, - вздыхает, - когда влюбленный мальчик, ученик исключительного ума и способностей, вместо того чтобы сказать о своей любви, запрещает себе ее показывать. Ведь любовь в его понимании – это слабость, недостойная настоящего мужчины. А если он не будет настоящим мужчиной, то не будет и привлекателен для… объекта своей любви. И вот в четырнадцать лет он обращается к темным искусствам. Печально, Северус. Печально.

Альбус уходит, покачивая головой, тихо позвякивают колокольчики в бороде.

И вот что это сейчас было, а?

Ромулу ждет меня в аллее, неподалеку от клуба.

Ты бледный, - говорит он.

Аппарацию я перенес не очень хорошо, все-таки последствия сегодняшнего зельеварческого марафона сказываются.

Может, доедем «Ночным рыцарем»?

Ну да, и потом вся Англия будет знать, где именно мы живем.

А точно, - смеется он. – Может, тогда просто погуляем?

Нет уж, - фыркаю.

Мне хочется поскорее отделаться, хочется, чтобы он уже что-то сказал.

Дом я нашел неожиданно. В субботу вечером, расставшись с Ромулу, аппарировал к почте, куда мне шлют маггловские письма, и обнаружил там сообщение от агента. И почему-то, увидев дом, сразу решил, что это то самое, что они друг другу подойдут. Дом на самом деле странный – стены, обращенной к морю, у него вообще нет, во всю стену окно. Но внутри, хоть и запущенно, уютно. Мебель в чехлах, но почти нетронутая. Агент объяснил, что владелец дома утонул через год после постройки, вдова и мать уехали из-за травматических воспоминаний, но продать дом не решались, а теперь вдруг им срочно понадобились деньги.

Пыль лежит повсюду, убирать было некогда, но я, припоминая хлам в квартире Ромулу, решил, что он мне это простит.

И вот мы здесь. Он стоит посреди гостиной уже пятую минуту, спиной ко мне и молчит.

Рояля нет, - говорю, чтобы хоть что-нибудь сказать. – Зато куда его поставить, есть.

Угу, - отвечает он тихо.

Что-то не так?

Я стою у окна. Небо над морем потемнело, и в тучах рыщут молнии.

Знаешь, все это ведь серьезно, - говорит он. – Я только сейчас понял, насколько это не игрушки.

Страшно?

Да.

Еще есть возможность все исправить, - говорю. – Повернуть назад. В твоей семье ведь еще никто не знает, что ты…

А у самого в горле пересохло, и будто тех самых молний напихали в живот и в грудь. Я не знаю, что будет, если он сейчас скажет…

Возможность есть, - в его голосе слышится улыбка. – Но я не хочу быть трусом.

А я даже облегчения не чувствую. Я не понимаю, что происходит. Понимаю только, что есть в этом во всем что-то неправильное. Что я не должен его… забирать так. Он не для меня. У него не должно быть такой жизни, чтобы прятаться в заброшенном доме с бывшим (и будущим) Пожирателем. У него должен быть нарядный, веселый дом и семья.

Ты понимаешь, от чего ты отказываешься? – спрашиваю. – Понимаешь, что у нас никогда не будет детей? Даже если когда-нибудь Темному Лорду настанет конец, и я уцелею, и мы сможем объявить о нас открыто, тебя будет презирать все магическое сообщество. За то, что связался с Пожирателем, и за голубизну. Тебя может отвергнуть собственная се…

Эрнесто выдерживает все это, - резко перебивает он.

Дай договорить, - я холоден, но он должен осознать все это сейчас, иначе я никогда не смогу смотреть ему в глаза. – Эрнесто, насколько я успел узнать его, плевать на всех, кроме себя, но ты не такой. Ты не можешь жить в изоляции. Пусть у тебя и не было друзей до меня, но ты очень привязан к своей семье, ты постоянно о них говоришь. Представь, ты подойдешь однажды к моменту, когда тебе придется выбрать: я или семья. Только я один против всей семьи. И я не заменю тебе семью, Ромулу. Я не смогу дать тебе столько внимания, сколько дают другие люди. Ты можешь не видеть меня месяцами, потому что моя работа уже опасна, а станет еще опаснее. Сможешь ли ты довольствоваться крохами?

Кладу руку на грудь, потом обхватываю себя целиком, сердце разрывается от отчаяния, но я продолжаю говорить.

Веселая, радостная жизнь с людьми, которые тебе дороги, против связи с мрачным Пожирателем, которого в любую минуту могут убить. Ты правда такое выдержишь? Ты правда хочешь такого?

Северус, - он неожиданно смеется, - вся семья меня точно не отвергнет. Эухения никогда не оставит меня, в этом я уверен. И если я смогу помириться с Эрнесто, если он меня простит… Мне страшно и больно сейчас выбирать, но я уверен, что ты все преувеличиваешь. Ты смотришь только на минусы, но есть плюсы. Я никогда не чувствовал себя таким живым, как с тобой. Как будто я был Белоснежкой в хрустальном гробу, а ты пришел и меня поцеловал. Да, меня пугает реакция моих родных, очень пугает, но приняли же они как-то Эрнесто, может быть, со временем они смогут принять и меня.

Ты забываешь, кто я, - возражаю. – Связь с Пожирателем…

Он стремительно подходит, и кончики его пальцев ложатся на мои губы:

Нет нужды мне напоминать об этом каждые пять минут, Северус. В этом отношении с моей семьей все даже хуже, чем ты можешь представить. Но… скажи, если твоего Лорда считали таким непобедимым, почему ты решил с ним бороться?

Ты знаешь, почему.

Потому что ты любил, - говорит он.

С этим сложно не согласиться. Если бы не Лили, вряд ли я решился бы рассортировать должным образом свои представления о добре и зле.

Тогда не отказывай мне в том, в чем не отказываешь себе – следовать за сердцем.

Не слишком-то радостно быть на этом пути, - фыркаю я.

Не слишком, - соглашается он. – Но я не могу представить себе другого пути. У тебя мог бы быть другой?

Вряд ли.

Он обнимает меня, и я отвечаю. Форточка в глубине дома хлопает, на окно рядом с нами обрушивается дождь.

Вот видишь, - улыбается Ромулу. – Он рассердился на твои глупости.

Это апрель, и обычная для этого времени погода здесь.

Да, но собирался он весь день, а пошел почему-то только сейчас.

Он смеется. Я чувствую, что это смех невеселый, что я мог бы еще многое возразить, что я мог бы сказать, что сейчас это все гормоны, секс, два сошедшихся одиночества, а что будет, когда мы пресытимся, он устанет от меня, а я от него… О чем мы будем разговаривать вообще? Он архитектор, я зельевар, у нас даже общего ничего нет… Но опять эта его магия, я не могу решиться все это сказать, вдруг и вправду передумает? Проклинаю себя за малодушие, но не могу.

Иду за ним в спальню, он стаскивает свитер и бросает в кресло:

Я выберу рояль, а ты его заберешь. Только лучше сотри память грузчикам, чем уменьшать его. Древесина вообще плохо переносит уменьшение. Есть, кстати, заклинание пронесения сквозь стену, ты знаешь?

Слышал, - пожимаю плечами.

Оно вообще-то специфическое архитекторское, обычно его волшебники не знают, я тебе выпишу на всякий случай то, что может пригодиться…

В спальне плавают хлопья пыли, убираю наскоро, очищая хотя бы кровать. Ромулу ложится на нее и похлопывает рядом с собой. И я вдруг вспоминаю, что он о доме так ни слова и не сказал. Может, лучше и не спрашивать?