Дар полночного святого
Шрифт:
– Украшение подарил мне Тони.
– Вот это?
– Михаил достал из кармана и бросил на стол дешевый медальон.
– Не сомневался. Тебе нравилось носить его портрет?
– Портрет?
– Не притворяйся.
– Михаил открыл медальон.
– Моментальное фото из автомата... Он не похож на киногероя.
Аня взяла раскрытый медальон. На крошечном снимке дурашливо улыбался Тони.
– Я даже не знала, что брелок открывается... Где он?
– Тайник Алины? Это как раз я и хотел бы знать.
– Где Тони?
– При нем золотого медальона не было...
– Михаил пронзил Аню острым, ненавидящим взглядом.
– Ты спала с Фоксом?
–
– А я - понимаю! Вы сговорились уже давно. Ты прикидываешься сумасшедшей, а Фокс - близоруким придурком. Ловко вы провернули свой план.
– Михаил встал.
– Где медальон Лаури?
– Не знаю. Честное слово, не знаю...
– Но ведь Южный рассказал тебе о нашем условии. Я знал, что у вас с ним шашни... Всегда знал... Я никогда не упускаю из поля зрения то, что происходит у меня за спиной... Береги спину, супермен - второе правило.
– А первое - убирай свидетелей?
– Аня поднялась. Ее глаза сверкали гневом. Человек, стоящий против нее, только внешне повторял Михаила. По сути он был настоящим монстром, изображающим супергероя. Но роль не удавалась - сквозь фальшивую мягкость и благородство проглядывала омерзительная сущность.
"Двойник"!
– Сообразила Аня. Здесь секрет ужасных преображений. Дом мираж, человек - оборотень"...
– Не смей оскорблять меня, кто бы ты ни был...
– Я - Михаил Лешковский, во плоти и крови, человек, которому доступно все. А ты - маленькая, хитрая шлюха. Мне противно, что я втянул такую дешевку в свою игру.
Сжав кулаки, Анна стояла перед ним.
– Ты плохо изображала жену, подстилка развратного танцоришки. Плохо разыгрывала сумасшедшую. Ведь Фокс все тебе рассказал, все? Он трахал тебя в обмен на медальон или вы вместе припрятали вещицу? Не помнишь куда, нежная моя?
– Он захохотал, брызжа слюной. Язык заплетался, выкрики становились все мене членораздельными.
Анна размахнулась, но Михаил перехватил руку и сильно сжал запястье, испепеляя потемневшим от ярости взглядом. Смерть, хищная смерть, торжествуя смотрела на Анну. Она зажмурилась. пальцы Михаила разжались.
– Тебе придется разоткровенничаться, крошка. Мне не нужны лирические подробности. Я требую от несколько слов: где спрятан медальон. Не тяни. Рано или поздно ты сделаешь все, что я пожелаю!
Михаил отвернулся: - Устал.
– Наполнив бокал коньяком, распорядился: Проводите даму.
Из темноты выступила уже знакомая Ане пара и выкрутила ей за спиной руки.
Низкий голос Лешковского прохрипел с леденящей угрозой вслед: - Умоляю тебя, любимая, не тяни с ответом. Ребята совершенно не умеют обращаться с дамами. Мне будет очень грустно, если они дадут волю чувствам.
14
... Крепенький лобастый мальчик обращал на себя внимание окружающих с тех пор, как начал высовываться из коляски. Кудрявый и глазастый очаровашка, совсем как на картинке детского питания, кидал в прохожих погремушки и плюшевых медвежат. Он ещё не умел говорить и не мог по-другому выразить переполнявшее его чувство. Оно было сформулировано несколько позже.
У четы Лешковских собрались гости. Отужинали, исполнили романсы, перешли к советским композиторам. Подруга матери Михаила с красивым именем Зарема, по-цыгански подвывая, затянула: "Но не любил он нет, не любил он..." - "Нет, не любил он меня...", - подхватил хор и замолк. Лица с умиленными улыбками обратились в сторону четырехлетнего малыша, появившегося в дверях.
– Все вы - говны!
–
Взрослые засмеялись, хотя это было не смешно и совсем не справедливо. Мама Миши пела в драматическом театре за сценой и довольно часто, как, например, в спектакле "Живой труп" - непосредственно на сцене в цыганском хоре. Изображать ей тут ничего не надо было - такой жгучей цыганки, как Надя, и в театре "Ромэн" не найдешь. Глаза, волосы, темперамент, стать все это и соблазнило инженера-конструктора волгоградского химического комбината Сигизмунда Лешковского - по фамилии поляка, отчетливого иудея по происхождению и внешности. Семья получилась беспокойная, но единственного сына растили с еврейской заботливостью. Деньги постоянно для Мишеньки копили - то на магнитофон, то на ботинки импортные, то на велосипед с мотором. Чтобы не хуже других был. Но ведь он-то хотел стать лучшим! И как же опротивели Михаилу эти жалкие усилия героически экономивших на своих скудных запросах стариков!
Никто не назвал бы его лоботрясом. Миша обладал врожденной целеустремленностью и ярко выраженным даром. На этот свет он появился для того, чтобы строить. Подобно некоторым, особо продвинутым женщинам, умеющим с одного взгляда оценить фасон, стоимость ткани, производство фурнитуры и даже степень заделки внутренних швов "самострока" на костюме соперницы, Михаил видел насквозь архитектурные сооружения. Мало того, он знал, где, что и как именно надо строить - дорогое, дешевое, броское, строгое, авангардное, традиционное, для индивидуального или массового потребления всякое. Но обязательно - по-своему.
Оказалось, что понимают это далеко не многие, овладевшие профессией строителя, а те, кто понимает, и есть самые несчастные люди. К тому времени, как Лешковский окончил институт городского хозяйства по специальности проектирование санузлов коммунального строительства, страна с энтузиазмом запойного алкаша создавала "спальные районы" по типовым проектам. Чтобы действовать в соответствии с разработанными нормативами и гостами, лучше было бы родиться тихим дебилом. А цыгано-еврей Лешковский оказался, наоборот, - бурным и очень способным.
Уже с детсадовских игр стало ясно - кудрявый черноволосый цыганенок волнует сердца слабого пола. Его любили и писавшие в штанишки питомицы младшей группы, и зрелые нянечки. В школе он, ко всему прочему, начал петь, аккомпанируя себе на гитаре, а в студенчестве постоянно уезжал на все каникулы в стройотряд, где был бригадиром и первым красавцем. Заработанные деньги Михаил частично отдавал родителям, частично откладывал - он рано понял, что без капиталовложений не выгорит ни одно дело. А ему требовалось многое.
Если жители несоциалистического лагеря, задумавшие покорить мир, непременно начинали с завоевания Нью-Йорка, то молодому, способному, бурлящему энергией члену КПСС стоило устремиться в Москву и вписаться, для начала, в аппарат какого-нибудь строительного ведомства.
Михаила никто не назвал бы наивным утопистом. Он не заблуждался ни на счет московской прописки, ни по поводу министерских должностей. Лозунги типа "Молодым везде у нас дорога" или "Подлинный талант всегда пробьется" он не считал идеологическим пустозвонством, но при этом отдавал себе отчет в том, что для осуществления заповедей социалистической "надстройки" требовался собственный экономический базис. А чем надежней фундамент, тем выше и прочнее само сооружение. Кому, как не строителю, знать это.