Дар прощения
Шрифт:
– Перед тем, как мы вернулись в допросную, – сообщает детектив, – нам пришло еще одно письмо.
– От организаторов?
– Да. И, к сожалению, оно касается вас. – Он будто специально выдерживает паузу, опасаясь моей реакции. – Дело в том, что они не начнут игру, пока мы не доставим вас в назначенное место. На это у нас есть двадцать четыре часа. После этого мы и впрямь станем свидетелями очередной трагедии.
– И что? Вы собираетесь сделать меня приманкой?
– Вы злитесь? – он прищуривается.
– Это не злость, детектив, а ярость, – честно признаюсь я.
– Мы
– Как будто у нас есть эти минуты.
– У вас, Аделина, есть минуты всего мира, а вот у этих людей… боюсь, что нет.
Когда он уходит, хлопнув дверью, младший следователь отодвигает от меня телефон с трансляцией.
– Он прав, вам нужно прийти в себя.
– Вы же это не серьезно? – я сама не замечаю, как хватаюсь за края стола. – От меня зависят жизни тринадцати человек. Вы бы смогли успокоиться?
– Следователь вместе с нашими специалистами уже изучают ваши переписки трехлетней давности с другими игроками. Мы точно выйдем на чей-то след.
– Вы напрасно тратите время.
– Остается только надеяться.
– Простите, но мою надежду отобрали в том подвале.
– Мне жаль, – кажется, искренне говорит он.
– Я не стану приманкой.
– И не придется. Мы найдем их раньше.
– Я только начала жить.
– Конечно, Аделина, – успокаивает он меня. – Никто не собирается отнимать вашу жизнь.
– Мне нечем дышать, – я задыхаюсь. Прямо как тогда на игре, когда на панели отобразилось имя моей подруги.
Тогда я склонила голову набок и с недоумением вгляделась в текст.
Что значит: Анна убита? Нет-нет-нет. Это ошибка. Я быстрыми шагами направилась к ее кабинке, желая, как можно скорее убедиться, что она в порядке.
– Анна, ты…
Даже заметив лежащую на полу подругу, которая после четырех пуль не издавала даже предсмертных хрипов, я все равно не поверила, что ее больше нет. Я помню, как попыталась ее поднять, но окровавленное тело беспомощно падало после каждой тщетной попытки.
– Нет… нет… – я не прекращала надеяться на чудо, даже поднимала ей веки.
Может быть, она умерла не сразу, но, когда я ее нашла, в ней уже не осталось ни малейших признаков жизни. А ее глаза… Они были такими же пустыми, какими, должно быть, стали мои собственные в тот момент.
Осознав, что потеряла ее навсегда, я плотно зажала рукой рот, чтобы не сорвать голос от рвущегося наружу крика.
На стене в гостиной родителей Анны всегда висели ее фотографии. Если хорошенько присмотреться к их цветовой гамме, то можно заметить, что они образуют радугу.
Первая фотография – маленькая Анна в ярко-красном платье. На ее маленькой рыжей голове золотая корона, у девочки нет переднего зуба, но она улыбается во весь рот, совершенно не стесняясь своих изъянов.
Вторая – Анна чуть постарше: она сидит за столом и держит в руках огромный апельсин, ее карие глаза широко распахнуты, будто она впервые видит этот
фрукт.На третьей фотографии – ее выпускной в детском саду: на ней костюм солнца – огромный желтый круг с лучами вокруг ее маленького тельца. Рыжая прядь выбилась из-под костюма и ниспадает на лицо, усыпанное веснушками. Она не улыбается, потому что не особо довольна своим костюмом и ролью в театральной сценке.
Следующий снимок – Анна лежит на ярко-зеленой газонной траве, на глазах у нее очки с толстой оправой в форме сердец, а в руке – розовый чупа чупс.
Затем – фото на море, сделанное ранним утром, когда вода кристально голубая, а небо абсолютно безоблачное. Рыжие волосы намокли и небрежно лежат на плечах.
И крайняя фотография – выпускной вечер в школе. На ней синее платье, а в волосах – венок из искусственных орхидей. Анна держит в руках аттестат и широко улыбается, ее глаза слегка прищурены из-за слепящего солнца.
Подруга так и не успела сделать для родителей снимок в фиолетовом цвете.
Держа в руках ее мертвое тело, я думала лишь об этих фотографиях. Казалось бы, что такого особенного в этом элементе декора, но они передавали весь пройденный ей путь. Это линия ее жизни со всеми радостями и печалями, и она закончилась на игре, на которой Анна оказалась по моей вине.
Когда у меня перед глазами всплыла картина подруги, лежащей в фиолетовом гробу, я начала задыхаться. Не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Казалось, что грудная клетка вот-вот взорвется. Чувствовалась не просто тревога – я ощущала беспощадный и опустошающий нутро страх. Из-за онемевших конечностей, мне не удавалось пошевелиться, не получалось даже приподняться. Продолжая задыхаться, я упала на спину, в ушах пульсировало бешеное сердцебиение.
Я понадеялась, что умираю. И на долю секунды испытала облегчение, что все кончено.
Но умереть мне не дали.
В кабине появился охранник со шприцем в руке. Я видела, как блестит приближающаяся ко мне игла и как она проникает под кожу. Неизвестная жидкость разливалась по телу, пока меня несли обратно. Будто специально охранник грубо бросил мое обмякшее тело на пол игровой кабины. Я с грохотом приземлилась на спину и к невыносимой эмоциональной боли добавилась еще и физическая.
Когда человек получает серьезную рану, у него зачастую случается шок. И, если вовремя не оказать помощь, он умрет. Тогда я испытывала нечто похожее. Каждый новый вдох сопровождался невыносимой болью, а каждая последующая минута становилась тяжелее предыдущей.
Спустя какое-то время мне удалось приподняться, но голова беспомощно свисала над коленями. Я хорошо помню, что не плакала. Никто не плачет, когда у него шок.
7 глава
Я напрягаюсь, когда в допросную возвращается следователь. Для меня он, его младший помощник и детектив – люди без имени. Не знаю, замечают ли они, сколь велика моя к ним неприязнь. Как и не знаю, волнует ли их это вообще.
Тогда, два с половиной года назад, полицейские пришли за мной ровно через полтора часа после выписки из лечебницы.