Дарханы. Академия Четырех богов
Шрифт:
— Так в чём меня обвиняют? — проговорила я сипло, но в этой тишине голос прозвучал так, что его было слышно, наверное, и самому императору.
А вот и он… На центральный холм в окружении стражи поднялся Сиркх, и весь монастырь благоговейно замер, как перед божеством, что посетило землю, спустившись с космических просторов. Солнце сияло прямо за его фигурой, и он предстал передо мной силуэтом, окутанным дрожащей дымкой.
И колени мои задрожали тоже, а ноги ослабли, и я с трудом удержалась от того, чтобы опуститься на колени.
— Убийство, которое случилось вчера, не несчастный
Солнце зашло за голову императора, и я наконец смогла различить черты его лица. Да него мне было шагов двадцать, но даже отсюда я видела и светло-небесную радужку, и тёмные брови над проницательным взглядом, и слабо изогнутую дугу губ. И даже вертикальную морщину на переносице, будто всё это казалось ему не столько трагичным, сколько досадным. Или даже… разочаровывающим.
Столько лет растить сильнейших магов, делать из них наставников — чтобы лишаться в самый неподходящий момент, когда нужно больше дарханов и больше обученных одаренных. Верно?
— Я не виновна в смерти Кьестена де Торна, — на удивление самой себе я проговорила громко и достаточно звонко. — Но есть те, кто хочет переложить на меня вину за это…
Осуждающие взгляды дарханов и учеников давили и теснили дальше к краю площадки. С обрыва посыпались по ветру мелкие камешки и сухая пыль. Казалось, ещё немного — и обвинительный приговор, сорвавшись с уст императора, столкнёт меня с края в пропасть. Чтобы я закончила свой путь так же, как мой наставник, на которого я якобы подняла руку в гневе и ярости, не сумев удержать дар.
Одна неловкая фраза, одно слово Сиркха — и я полечу вниз. Ни перил, ни защиты. Только ветер, обдувающий лицо, как напоминание: ещё шаг — и я вне благословения Четырёх богов.
Спина вспотела под тканью, а пальцы в кулаках дрожали, несмотря на то, что были сжаты до онемения. Ветер снова перекрутил волосы, и теперь тёмно-каштановые кудри колыхались на ветру, щекоча мою щеку и лоб, но я молча смотрела на императора и его приближенных.
— Наставник-дорре и один из сильнейших представителей ордена дарханов, проводников Четырёх богов, Кьестен де Торн, погиб от магического удара, и ударивший обладал магией стихий, — прозвучал обвинительный голос Матисьяху. — Его ученица Кейсара ди Мори, которая находилась в конфликтных отношениях, была последней, кто был замечен рядом — и в момент эмоциональной ссоры. Всё свидетельствует о том, что именно она виновна в гибели сентара де Торна — и должна понести наказание.
Толпа замерла, когда на площадку неспешно, оттирая со лба выступившую влагу, вышел невысокий плотный мужчина лет пятидесяти, и по шёпоту стало ясно, что он и есть настоятель Сеттеръянга. Наконец-то и я его увидела вблизи.
Эльханан де
Маггид. Значит, вот он какой. На нём не было никаких знаков власти — лишь простая туника монастыря, белая, без украшений, и узкий пояс из грубой ткани. Без лишнего шума, без объявления — просто вышел, как выходит учитель на урок, где все уже не дети, но всё ещё ждут, что он расставит слова по местам.Я замерла, изучая того, кем пугали младших учеников. Волосы его — русые, смешанные с пеплом, зачёсаны назад. Высокий лоб, на удивление светлое, открытое лицо, мягкие складки в уголках глаз и та самая полуулыбка, которую можно принять и за приветствие, и за предупреждение. Он не был внушительным, как Сиркх, не излучал угрозу, как бородатый заговорщик, и в нём не было туманных теней, как у Иллиана, но что-то сильное и магическое ощущалось в этой простой на вид фигуре.
Сам же Сиркх повернулся к нему — не царственно, не высокомерно, а почти… почтительно. Почти.
— Эльханан, — коротко сказал он.
Настоятель склонил голову — тоже не слишком низко. Между ними было напряжение, но не враждебность — как у двух мужчин, давно знающих, где находятся границы друг друга, и почему никто их не нарушает.
— Ваше величество, — произнёс он негромко в ответ, но так, что каждый на холме услышал. — Сегодня голос Четырёх богов говорит не за нас, а через нас. Боги не оставляют нас, но и не вмешиваются напрямую. Их воля — как зеркало: мы смотрим в него, и только вместе можем увидеть, что в нём отражается.
Настоятель Сеттеръянга сделал шаг вперёд. Его глаза встретились с моими — и мне показалось, будто он уже знает всю мою историю.
— Я не виновна, — повторила снова, уже не так уверенно. Не потому что испугалась, а потому что слов становилось всё меньше.
Воздух стал гуще, плотнее, как перед грозой. И на миг перед глазами вспыхнули родные Корсакийские острова.
Влажный, пряный ветер, хватающий за распущенные волосы, шевелящий тяжёлые листья эвкалиптов, напоённые солнцем и солью. Родной ветер, южный, полный жизни и силы…
А здесь — даже ветер был чужим. Он бил в лицо сухо, строго, будто учитель с розгой, готовый отмерить наказание.
— Мы готовы тебя выслушать, — мягко сказал Эльханан.
— Не я убила сентара де Торна! Но я… была рядом, и не спасла, потому что…
Какое-то чужое вмешательство сдавило горло. Я дёрнулась, ища среди собравшихся того бородатого мужчину, который сегодня казался мне тёмным исчадием, порождением моего страха. Тот, кто убил Кьестена — он должен быть сейчас среди нас и пообещать мне смерть, если я не замолчу.
Я с трудом проглотила ком в горле. Среди всех двух сотен лиц — учеников, дарханов, наблюдателей, гостей и стражей — я обреченно ждала тех, кто был внизу. Там, под землёй. Кто-то должен быть здесь. Кто-то из тех, кто предлагал мне “спасение”. Кто-то смотрит сейчас и делает вид, что ни при чём.
Почему-то бородатый посланник культа Покровителя позволил мне сбежать и теперь затаился и ждёт, что я сделаю. Неужто он правда думал, что я буду в силах оказаться рядом с императором — который будто бы окружён невиданной защитной магией — и смогу поднять на него руку?