Дары инопланетных Богов

— Зачем она терпела? — Нэе по-прежнему дышала с усилием, чтобы не лишиться сознания окончательно. Она сделала глубокий вдох и такой же глубокий выдох, нормализуя дыхание. Она не желала помнить о своих страданиях, причинённых страшным и непостижимым существом, не то Кристаллом, не то его хозяином. Кто являлся хозяином подлинным, так и не прояснилось.

— Я хозяин Кристалла, — ответил Хагор на её не озвученное вопрошание.

— Нет! Хочешь подвести меня к мысли, что Руд раб твоей ничтожной игрушки Кристалла? Нет! И сам ты слишком ничтожен, чтобы повелевать хоть кем… Чёрный Владыка был там и едва не уничтожил твой Кристалл!

— Может, и был, тебе виднее, коли уж это был твой личный контакт с местным Божеством. Но поскольку он не мой владыка, я его не заметил.

— А что означает травма на твоём лице? Чёрный Владыка едва не раскрошил твой Кристалл! Твоё счастье, что он всего лишь сбросил его на пол и не счёл чем-то для себя значимым…

Старик осторожно прикоснулся к своему лбу и болезненно поморщился, — Я болен уже давно. Местные Боги в упор не видят пришельцев, чтобы ты знала. Им хватает забот со своими детьми, рождёнными на Паралее. Главное, не раздражать их и не путаться у них под ногами. При условии, что у Богов имеются ноги, подобные человечьим…

— Иногда Боги проявляют милость и к пришельцам, но уж точно не к тебе! Даже твоя дочь Гелия презирала тебя!

— Никогда она не презирала меня. Она презирала лишь собственную природу, наделившую её женскими устремлениями, которыми она не умела управлять. Как я умолял её: «Беги прочь из этой столицы»! А она? «Да куда? В горы? В подземелья? Чтобы сидеть там, как земляной червь? Я создана для света, для игры, для радости людей. Или мне после гибели Нэиля надо было бежать в пустыни, к отбросам и людоедам»? Она точно сбежала бы к Пауку Обаи, но он отверг её… Без Нэиля это уже не имело смысла. Я напоминал ей: «Не забывай о дочери. Икри единственная, кому ты нужна». Только ведь Гелия не любила свою дочь. Никого она не любила!

— Как же Нэиль?

— А ты уверена, что Гелия была нужна твоему брату? Счастье Гелии, что её не постигло уже второе и такое же сокрушительное разочарование, что никто из её избранников не был достоин её. А тот, для кого она и была создана, кто любил и любит её, остался никчемным в её мнении!

— Уж не ты ли?

— А что? Смешон? Страшен? Стар? А если это лишь иллюзия твоего сознания? А если я прекрасен и молод?

— Если только в своём больном воображении…

— Когда-нибудь ты убедишься в моей правоте. Когда-нибудь ты увидишь меня в моём настоящем образе, но, к сожалению, не здесь…

Глава четвёртая. «Хагор — опасный осколок чужого мира».

— Зачем ты погрузил мою душу во мрак?

— В доброте и всепрощении и есть сила твоя, перед которой не устоял даже Чёрный Владыка, укрощённый тобой. Не красота твоя спасла тебя, не думай. Красота вас женщин чаще губит, чем спасает. И счастье редко кому от неё в мире этом бывает. Она уже в самой себе несёт воздаяние за пользование ею. Да кто же по молодости это понимает? Вот и Гелия засияла как утренняя звезда перед восходом, да попала в алчные руки недоразвитого существа!

— Недоразвитое существо это ты! А мой возлюбленный самый прекрасный! Он, конечно, несколько запутался в чужом для себя мире поначалу. А теперь он нашёл меня! Моя любовь уже не даст ему пропасть!

— Сама не пропади!

— Я-то не пропаду, а вот ты шёл бы… куда и хотел! Зачем привязался? Я вспомнила, как ты, безумный, преследовал меня и прежде! Только я тогда не знала, кто ты…

Хагор оставил её вскрики без внимания, — Моя Гелия просияла лишь на краткий миг над печальной планетой и рассыпалась звёздным дождем, погаснув во мраке. Соберу я осколки её, все до единой искорки соберу, и восстановлю её там, в мире нашем. Но прости меня, Венду я отомщу за всё. И месть моя не будет подобна скоропалительной мести человеческой, она будет другой. И пусть не прощает меня Всевышний, а отмщение мне! А там и отвечу за все злодеяния свои.

— Какие ещё злодеяния? — отчасти страшась его глаз, ставших на самом деле безумными, прошептала Нэя. — Я вас прощаю, если за себя…

— Я натворил тут много чего. За всё и отвечу. Коли уж невиновных губил, то и врага не пожалею. Возьму грех ещё один на себя и буду я палачом его. Но не физическим. Нет. Я другую кару ему изобрету. Буду орудием мести в руках Всевышнего.

— Так ты и во Всевышнего веришь? — Нэя отбросила всякую вежливость, понимая, что ни словесный шёлк, ни колючая грубость не важны Хагору. Ему важно одно, высказаться самому.

— Разве так велики его злодеяния? — дрожа от страха перед колдуном, прикинувшимся вначале безобидным путником, спросила Нэя, — разве не единичны жертвы его, и то они были ему враги по их законам, которым он служит. Он воин и не убивал невиновных никогда.

— Откуда ты можешь знать степень вины его жертв? Да и муку человеческую измерить-то как? Чем? В каких единицах измерения?

— Что же мне делать, по-твоему? Если ты сам любил Гелию, как говоришь, то возможно ли это, запретить себе любить?

— Ничего не надо тебе и делать. Люби, как и любила. Что ещё и делать на этом свете вам, женщинам? Любить природу, детей, птиц и животных. Любить самцов ваших недостойных и тех, кто сумел стать достойнейшим разумным человеком. Крест ваш такой и благо вам такое. А меня забудь, если хочешь. Я всё равно, что сон, мираж в горах. Забудь и живи, как и жила.

Но Нэя не уходила. Хагор уже не смотрел на неё. Он вглядывался, щурясь, в противоположный берег, на ближайший горный хребет, чьё отражение падало в озеро и не тонуло, распластавшись на зеркальной поверхности и колеблясь в стремительных и медлительных, закручивающихся вместе водных течениях, напоминающих по своей форме спирали и завитки фантастических галактик…

— Как же он жил на Земле? Ведь у них нельзя так себя вести, как позволял он себе здесь? — спросила она у человека, который знал то, чего не мог знать посторонний.

— Он был кочевником в мужской своей жизни. Он всегда терзал женские души, не трогая тел. Поскольку металлическая дисциплина их цивилизации держала его на цепи, а тут цепь изъела коррозия этой планеты, и он сорвался. И притягательность его есть та самая, одуряющая вас бабочек притягательность плотоядного растения с сочными соцветиями и смрадной сердцевиной.

— Я не верю тебе! — Нэя и своим ушам не верила. Старик назвал её «бабочкой» — интимной кличкой, данной ей Рудольфом! Страдая, она закрыла глаза, будто увидела хищное страшное растение, тянущееся к ней мясистыми извивающимися щупальцами. Она вздрогнула от отвращения. Но отвращение возникло к словам старика. К словам, которыми душа Нэи давилась как отравой. Как смел он настырно пихать злую ядовитую гадость в её душу вместе с плотными, текучими образами, которые она отталкивала? Старик вызвал в ней сильный гнев, когда хотелось его садануть наотмашь по страшному лицу, но так поступить она не могла, она всего лишь перешла на бесцеремонное «ты». Хагор смотрел с состраданием.