Дары инопланетных Богов

— Ты богач. Вам можно всё.

— Я не богач. У меня и нет ничего, в смысле денег, земель этих, прочего. Но я дам ей больше, дороже пресловутого богатства.

— Это чего? — спросил инкогнито.

— Я буду её мужем. Заботиться, беречь, любить. Дам ей возможности того, о чём вы и не поймёте.

— Чего же и не поймём?

— Ну… Другую жизнь. Лучшую. — Антону стало вдруг жалко невидимого человека, жаль эту девочку, весь их мир. — Я покажу ей звёзды. В том смысле, — спохватился он, — что открою другие возможности, каких нет у вас. — Антон вспомнил старую сказку, рассказанную в детстве мамой, в которой были слова, обращённые женихом к девушке: «Любимая, я подарю тебе звезду», но в итоге любимой девушке дарили грязную кастрюлю, символически намекая на иллюзию счастья в любви. Но он, Антон, откроет для неё мир подлинных звёзд. Жалость перетекала во вселенское великодушие. Он радостно засмеялся.

— Ишь ты, весёлый! — сказали из-за дерева. — Ну ладно. Даю добро. Чего уж. Тут она всё равно дочь падшей. Это же приговор. Хвала Надмирному Свету, нашёлся дурак на пыльной дороге.

— Т-с-с, — сказала Инэлия, заходя за живую зелёную ширму, — Спи, спи, дурачок. — «Дурачок» неожиданно захрапел опять, будто и не просыпался.

Антон нажал на браслете сегмент вызова гаража ЦЭССЭИ, чтобы вызвать сюда шофёра с машиной. Назвал город, уточнил у Инэлии улицу, дом и направление.

— А, — непонятно ответил ему шофер из гаража ЦЭССЭИ, даже не дослушав его объяснений, — я знаю, где это, — и пообещал, что будет через час. И Антон вместо удивления его ответом опять почувствовал счастье. Ещё целый час он будет тут, рядом с нею. Вот так, бездумно сидеть в их невозможном саду, а потом уже у себя он всё попробует понять. Что всё это означает? Откуда дед — инкогнито о нём знает, и эта странная «старшая мама» тоже? Было очевидно, ждали, знали, что придёт. И разговор был таким, будто был он продолжением долгих и давних обсуждений с ним и с нею. Разноцветный туман вокруг и внутри мешал пониманию. Как это было возможно? И что он скажет Венду о несостоявшейся встрече и о том, зачем его занесло в провинцию? Скажет, что сопровождал Знахаря по его просьбе в Северную провинцию для того, чтобы его не задержали по дороге, приняв за мутанта… Короче, придумает что-нибудь.

— Не переживай, — обратилась к нему Инэлия с прежней и родной ласковостью. — Любовь — подарок из других миров. Она не даётся каждому. Она редкость. Ты умный. Ты понял многое. А потом поймёшь больше.

«Я ничего не понял» — хотел сказать Антон, но не сказал. Просто всё. Неправдоподобно просто. Он задрал голову вверх, вокруг розовели своими макушками высоченные деревья.

Обещание скорого прощения

Розовели своими макушками высоченные деревья в лесопарке, наступила пора местного цветения. На некоторых из них распускались неописуемые белые гроздья, похожие на белоснежные гирлянды, которые делают дети для новогодних ёлок. Они даже не повторялись, у разных деревьев были разной формы. Эта завораживающая красота, невидимая ночью, тем ни менее ощущалась, благодаря мерцанию, подобному инею. Но Рудольф стал иногда бродить засветло и столкнулся с Нэей. А может, он её и искал. Она и сама, как всегда, была похожа на цветущую женщину — лиану. Он сразу заметил, что она похудела, но от этого она будто вернулась в свою далёкую молодость. Лицо, став тоньше, было неотличимо от того, что выплыло ему навстречу из полумрака прихожей Гелии. Только глаза были печальны, они не были подкрашены, а волосы она заплела в причёску подростка, украсив этими белыми соцветиями. Рудольф встал перед нею, замерев, нельзя сказать, что от неожиданности. Но от потрясающего его по-прежнему чувства жалости к ней. К её обиженной, но такой ему нужной красоте.

Она не убежала, глядела спокойно и слегка презрительна. Было очевидно, презрение наигранное. Но, видимо, Нэя решила брать с него пример и училась искусству прятать подлинные чувства за внешней игрой. Или она вспомнила уроки лицедейства из своего прошлого. Она гордо смотрела снизу вверх, будто понимая своё неотразимое на него впечатление, и делала вид, что сама не питает к нему уже ничего похожего на то, что было когда-то, и совсем недавно. Она даже топнула своей туфелькой в цветочках, требуя пропустить её и не хватать за рукав платья. Рядом никого, а то она сразу же убежала бы.

— Почему не пришла? — спросил он почти умоляющим о прощении голосом, неосознанно и нежно гладя её предплечье.

— Куда? В вашу пыточную? Спасибо. Но мне этого хватило на всю оставшуюся жизнь. И пирамида ваша, надеюсь, не будет пустовать и без меня. У вас там, кажется, очередь из желающих вашей небесной любви? Я уж не буду вставать в её хвост, уж позвольте мне остаться тут, на нашей недостойной вас планете, внизу. — Она заметно сменила фасон своих платьев. Они стали проще, без этих её декольте и разрезов, открывающих ноги.

— Решила стать монашкой? — спросил он, неожиданно перейдя на земной язык, от волнения что ли?

— Не понимаю, что вы сказали? Ругань, наверное, ну уж ругайтесь по-местному, я от вас чего и не наслушалась!

— А, ну да. У вас тут и нет ничего подобного. У вас тут полнейший и вечный загул.

— Не у нас. А у вас там, под землёй.

— Зачем кольцо передала? Ты заслужила. Я не привык одалживаться, как нищий подачками.

— А я не привыкла продаваться. Да я и не продавалась. Вы ведь как вор, сами всё берёте без спроса.

— Ну, ты! Сбавь свою скорость, расшибёшься!

— Не боюсь я тебя! Ты уже и так всё взял. Чего ещё и ждёшь?

Не отпуская её и ничуть не злясь в действительности, он почти любовался её гневными гримасками. — Ты похудела, — сказал он нежно, — ты плохо себя чувствуешь?

— Нет, как я могу. После ваших-то ласк, столь целебных для дикарей, вроде меня. — Она избегала смотреть прямо, опускала глаза вниз, боясь выдать свои подлинные чувства. А какие они были?

— Приходи, — попросил он, гладя её плечи и сминая платье в руке, — Я скучаю без тебя. Всё будет иначе. Давай забудем это. Я же тебе обещал.

Она замерла, она принимала его ласку. Но тут появились местные любопытствующие насельники, и Нэя дёрнулась от него.

— Да пустите уже! И так опозорили на весь ЦЭССЭИ. Хуже меня тут и нет уже. Все говорят, что меня пьяную и полуодетую выбросили из «Лабиринта». Из-за вас о ваших коллегах что теперь и думают люди? Вы что же думаете, что у них глаз нет? Или вы думаете, что я животное? Да ведь и животные плачут, когда им больно! — Она заплакала и, вырвавшись, убежала.

Сверху упала белая гроздь цветка. В чашечке сидела лазуритовая с прожилками белого бабочка, настолько похожая на земную искристую голубую «морфо» с её металлическими переливами. Рудольф поцеловал цветок с бабочкой, смеясь над своей дурацкой сентиментальностью. Она не хотела его любить? Или не хотела прощать? Или она хочет первое и преодолеет второе? Но сделает это не так быстро. И сколько ещё ждать? Она любила, и она простила, он почувствовал.

Нэя сидела и плакала на том самом бревне. Спина её вздрагивала. А лицо она прятала в шарфик. Платье съехало с её плеча, стащенное рукою Рудольфа, но Нэя не поправила, не заметив. Её обняли чьи-то руки. Как бы она хотела, чтобы они были руками Рудольфа, но это был Антон. Его лицо светилось от счастья, так что Нэя сразу перестала плакать. А сам Антон не замечал её слез.

— Нэя, я нашёл её, — сказал он.

— Кого? — переспросила она, поняв его сразу

— Её, мой мираж, — повторил он. — Завтра я не смогу. Загруз полный, а послезавтра я за ней поеду. Я привезу её к себе. Она согласна. Её дед и бабушка тоже согласны. Они, вроде, простые люди, хотя и необычные. А она… Нэя, она не мираж, и я попал в реальную сказку.

Непонятно, видел он или нет её слезы. Может, и видел, но было ему ни до чего.

— Как я завтра буду тренироваться? — спросил он сам у себя. — Я же не выдержу ещё один день без неё.

— Я так рада, Антон, за тебя, — Нэя обнимала его, — как хорошо, Антон, что у кого-то тут будет счастье.

— А у тебя? — спросил Антон, заметив её слезы, — всё нормально? Или?

— У меня всё хорошо. Ты не думай. Но всё так непросто с ним…

— Могу себе представить. Знала бы ты, как непросто с ним нам всем. Ты так прекрасно выглядишь. Даже когда плачешь, — и он принялся вытирать её слезы, вынув чистую салфетку, как и тогда в «Лабиринте». — Но ты стала много плакать. Почему?

— Да так… Понимаешь, когда позади девять лет разлуки очень трудно срастись вновь, вот. А он такой шипастый, я вся в уколах от него. Он считает меня во всём виноватой, но ведь он сам всё разрушил тогда. И сейчас он постоянно всё делает неправильно. А я всё прощаю и от этого не уважаю себя. Но не могу не любить…

Антон молчал, сияя в своём коконе счастья, через который не проникали чужие страдания, и Нэя всё понимала и не сердилась на него ничуть, — Антон, как я рада, что ты нашёл её, — она взъерошила его волосы, будто была его старшей сестрой. — Какая она, Антон? Опиши её.