Дарю тебе велосипед
Шрифт:
И тут мама взрывается. Как будто она долго терпела, но больше не может.
— Не защищай! Сам говорил — в воспитании должна быть единая линия! И — твёрдая! Не трогает! Да от неё весь дом плачет. Кто по самым глубоким лужам носился? Кто орал на весь микрорайон сумасшедшим голосом? Кто оскорблял ни в чём не повинного мальчика? Ну — кто? Твоя дочь! Обожаемая прекрасная девица! Велосипед! Никаких велосипедов!
Вот это да! Ну и дела! Саша открыла рот, вдохнула много воздуха, а выдохнуть забыла. Ну, Сашенька! Ну, Черенков. Ну, типчик! Ты, значит, так? Теперь всё! Месть будет страшной.
Сразу Саша всё
Саша горит от возмущения. Она с размаху открывает дверь и рявкает на всю квартиру:
— Ябед ненавижу! И слушать их нечестно! Обойдусь без велосипеда! На всю жизнь! Конец!
Мама что-то ответила, но Саша не слушала. Закрылась в комнате и включила проигрыватель на самую полную громкость. Раз так, значит, так.
В глазах, похожих на прозрачные конфеты, полыхали грозные огни.
Мама и папа, очевидно, решили вести единую линию. Они к Саше не входили.
Лапша
Сашенька Черенков встал рано. Гораздо приятнее не лететь в школу сломя голову, а идти нормальным шагом и о чём-нибудь думать.
На бульваре птицы по утрам поют особенно празднично, а люди спешат, им некогда слушать. Сашенька остановился и слушает. Вот звенит маленький колокольчик. Вот запела деревянная свистулька, такие на рынке продают. А это стеклянной палочкой стучат по стеклянному кувшину — быстро, потом медленно и опять быстро…
Птицы сидят высоко, они любят самые верхние ветки. Только воробьи ничего не боятся, ныряют под ноги: дай чего-нибудь, ну дай же, кому говорят! Не видишь, поклевать хочется.
Сашенька достал из кармана печенье, покрошил — налетели, как футболисты на мяч, дерутся из-за каждой крошки, галдят, суетятся. А вверху всё громче звенит оркестр. Серебряный колокольчик, деревянные свистульки, стеклянные палочки по стеклянному тонкому кувшину. И ещё, и ещё.
А вдалеке появилось синее пальто. Сашенька покрошил на дорожку ещё немного печенья — он здесь не просто так стоит, он птиц кормит. Лидия Петровна сколько раз напоминала: «Ребята, кормите птиц. Птицы — наши пернатые друзья».
Сейчас Саша увидит Сашеньку и, конечно, скажет: «Как хорошо ты поступаешь — кормишь птиц печеньем. Они, смотри, какие голодные, так и набрасываются. Дай-ка мне немного печенья, я тоже хочу покрошить». И Сашенька отдаст ей всё печенье, целых три штуки. А потом, когда птицы всё съедят, Саша и Сашенька пойдут рядом до самой школы. Они будут разговаривать спокойно, никто никого не обзовёт киселём, или лапшой, или манной кашей. Сашенька расскажет Саше, как он записался в секцию самбо. Правда, он ещё не записался, но ведь совсем уже скоро пойдёт и запишется. В этот день или в другой — какое это имеет значение.
А Саша уже совсем близко.
— Здравствуй, Лагутина.
Но что случилось? Сверкнули огни в глазах. Саша кинула портфель, чтобы освободить руки. Она сжала кулаки и налетела на Сашеньку. Она стукнула его очень крепко по шее и несколько раз по спине.
И кричала:— Шпион ненавистный! Ябеда подхалимная!
— За что? — и поправил берет.
— Ещё спрашивает! Только попробуй теперь подойди близко.
Саша умчалась, размахивая портфелем. А мешок, как всегда, летел над её головой. Ветер свистел вокруг мешка, солнце плескалось в лужах, птицы кричали громко и насмешливо. Сашенька брёл по дорожке и печально вздыхал.
Может быть, он правда лапша?
Как ты считаешь, читатель?
Человек с железными нервами
А в четвёртом «А» сегодня кавардак с самого утра.
Сначала всё было, как всегда.
Кто-то нёсся по классу с вытаращенными глазами, как будто спешил по очень важному делу. А спешить было некуда.
Кто-то кричал не своим голосом. А зачем кричал — сам не знал.
Кто-то, наоборот, сидел тихо. Но таких было мало. Маша Полешкина в зеркальце смотрела. Верочка Козловская пример по математике переписывала. Саша Лагутина играла в шашки с Катей. Они, как всегда, спорили:
— За фук беру. Ага, Катька! А не зевай.
— Нечестно. Ты меня нарочно отвлекла. Зачем старинный пятак показывала? Зачем? Хитренькая!
— А не смотри. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
Катя надулась и больше играть не захотела.
Всё было, как обычно. До звонка ещё оставалось время.
И тут ворвался Женька Воронин. Он крикнул, тяжело дыша:
— У меня что есть!
И тут началось. Все как заорут. И те, кто до этого шумел. И те, кто сидел тихо и шуметь не собирался. Не зря их называют в школе «четвертый заводной».
Все выкрикивали разное:
— Что у тебя есть-то?
— Нет у него ничего!
— Хвальба!
— Покажи!
— Скажи!
— Откуда?
— На какую букву?..
— Врёшь!
— Где?
Ну и так далее. Кто что хотел, то и кричал. Не так уж было важно, что Женька Воронин притащил с собой. Просто покричать захотелось.
Четвёртый «А» зря времени не тратил — целый день впереди, четыре длинных урока, насидишься ещё, намолчишься. Вот и тормошили Женьку Воронина.
Маша быстро зеркальце убрала, подскочила к Женьке и как ущипнёт его за руку. Говори, не тяни, нет терпения ждать. А он всё равно не хотел говорить, только ухмылялся. Ничем его не проймёшь, этого Женьку Воронина. И ухмылка была именно такая — ничем вы меня не проймёте. Как захочу, так и поступлю. А вы попрыгайте.
И тогда Саша Лагутина сказала спокойно:
— Нашли, кому верить. Ничего у него нет. Воронин известный трепач.
А вот этого выдержать не может почти никто. Если ты не врёшь, а тебе не верят — обязательно начнёшь доказывать. И Женька не устоял:
— А это видали?
И вытащил из портфеля обыкновенную синюю мыльницу. Потряс ею — в мыльнице гремело мыло.
— Ну! Вру? Да? Сразу замолчали?
А они не замолчали:
— Подумаешь, мыльница!
— Мыльниц сколько хочешь!
— Подумаешь, мыло!
— Каждый может притащить!
— Удивил!
— Обрадовал!
— Насмешил!
— Хи-хи! Ха-ха!
Но Женьку не заклюёшь. Не такой человек.
— А это видали?
Он показал бутылочку. Прозрачная жидкость просвечивала сквозь стекло. Все опять завопили: