Дата Туташхиа. Книга 4
Шрифт:
Случается в этих делах и такое – это мне было известно, но я понял, ускользнул от нас Дзобин обидчик, разозлился, вскочил и опять занес палку. Карпыч заранее свернулся, и тут – на тебе– приоткрывает дверь этот самый Дзобин малый.
Я опустил палку и весь похолодел. Еще бы не похолодеть! Этого я никак уж не ждал. А потом, если то, что ходило тогда о Туташхиа, было правдой хоть вполовину, здесь не то что похолодеешь, а в ледяной столб превратишься. Но и это ладно! Но как я, тертый-перетертый, дверь оставил открытой – это меня уж совсем допекло. Стою я как дурак, ушами хлопаю и думаю, зачем это его принесло? А больше всего я сам себе удивлялся – ну, чего я хочу, в конце-то концов? Если этот Дзобин обидчик
Подходит он к нам и то на меня взглянет, то на Карпыча, который полеживает себе, мордой в стол уперся.
– Пришел! – Карпыч на радостях как вскочит, думал, потолок прошибет головой. Ноги – в брюки и вмиг стал хоть на бал вези его. Даже гамаши натянул. Я в цирке раз одного видел: за пять минут сто одежек менял. Так у Карпыча ему учиться и учиться.
– Пришел, родной! – У Карпыча в углу стоял сундук, он и бросился его отодвигать.
– Кто ты и зачем тебе знать, кто я? – спросил Дзобин человек.
Всю эту «инквизицию» и «произвол» он от начала до конца слышал! Я оторопел было, но быстро пришел в себя и сам ему наперерез:
– Ты Дата Туташхиа?
Карпыч, как это услышал, бросил двигать свой сундук, влез на него и глаз не сводит со своего гостя.
– На каторге был? Я кивнул.
– За что дали?
– Фальшивые деньги... – Этот человек взял меня в оборот и вертел меня, как ему хотелось. Я хотел ему сказать, что не его это дело, был я на каторге или нет, и пусть сам ответит, Туташхиа он или не Туташхиа, а вместо этого, сам видишь, какая петрушка получилась. Но все же поинтересовался, с чего это он про каторгу подумал.
– Кандалы таскал. По походке видно,– ответил он.
Значит, он не только шел за мной и смотрел, куда я сверлу и куда приду, он еще понял, что я на каторге был. Теперь ему ничего не составляло расспросить меня, какие я дела обделывал и где, и, бог ведает, наверно, заставил бы меня все ему выложить. А после заставил бы еще проводить себя па поезд, внести хурджин в вагон, дал бы гривенник и отпустил...
– Я – Туташхиа. Дата Туташхиа. Тебе – зачем?
– Ты Дзобу Дзигуа помнишь?
– Помню. В духане он с тобой сидел?
– Он самый – Туташхиа помолчал и взглянул на меня:
– Ну, дальше?
– А дальше то, что он вот-вот заявится. И знаешь, зачем? Тебя прикончить. Он человек такой, жалость ему незнакома. От своего он не отступит. Не знаю, кто из вас кого обойдет, но крови не миновать. Быть посему.
– В моем доме убийство?!! В мокрое дело хотите меня втянуть? – Карпыч забегал вокруг нас как оглашенный. – Полицию позову. Городовой!!!
– Успокойся!
– Брось фармазонить, сядь, мать твою... Захар Карпыч опустился на сундук и притих.
– Дзоба Дзигуа хочет убить меня?.. Почему?
– Это уж вам с ним лучше знать.
– Ну и как же мне быть?
– Кончай свои дела и уходи, пока он не пришел.
– Я подумаю,– проговорил Туташхиа тихо.
Он достал из кармана три сотенные и протянул Карпычу:
– Вот то... зачем звал.
Карпыч не был бы Карпычем, если б из любого дела пользы себе не находил. Что, ты думаешь, он сказал Туташхиа?
– Тот человек велел тебе передать, что только книжка стоит четыреста, да печать – сто. Меньше пятисот не выходит! Честью своей клянусь, раз дело вот так поворачивается, мне и комиссионных не надо. Ничего не надо! Ни копейки...
Перекупщики,
кто понаглее, как делают? Он тебе покажет товар, ты с ним договорился и пошел за деньгами. Приходишь, а он тебе преподносит – хозяин товара по этой цене не соглашается, а запрашивает вот сколько... Он ведь сам хозяин товара, но видит, у тебя надобность, интерес, значит, можно с тебя содрать побольше. Какой там человек, какие комиссионные и задатки... Карпыч понял, что людям минута дорога, не станут они из-за пары сотен тянуть, он и давай выжимать. Я разозлился, но у. меня одна забота: лишь бы Туташхиа побыстрей удочки смотал, а там Карпыч пусть хоть тысячу с пего сдерет.Туташхиа вывернул все карманы, наскреб еще восемь червонцев.
– Бери,– говорит, а сам улыбается. – Пет у меня больше ничего, а так бы и разговаривать не стал, отдал бы.
– Не могу, голубчик. Что же мне, сто двадцать из своего кармана доплачивать? Как хочешь, не могу...
А время идет... А этот здесь канючит... Я-то понимал, на что эта тля надеется. На то, что Васо спешит больше, чем Туташхиа, он и выложит свои денежки! Да если б они у меня и были, шиш под нос он получил бы от меня. И не то что не получил – убрался б Туташхиа, я б его денежки из Карпыча все выжал, а не все, так уж пополам поделил бы. Этот прохвост и похуже чего заслуживал.
– Хорошо,– сказал Туташхиа.– Пусть эти триста восемьдесят остаются у тебя, а я пойду и принесу еще сто двадцать.– Туташхиа бросил деньги на стол. – А Дзоба пусть меня подождет,– сказал он мне. – Я быстро вернусь. – И к двери. , , Этого еще, думаю, не хватало, чтоб Туташхиа вернулся и с Дзобой встретился?! А он такой, обязательно, похоже, вернется, не врет... Я вскочил, схватил палку, и никто еще рта открыть не успел, как давай охаживать Карпыча. Он – к сундуку. Я ему по шее– он ползет. Я по заднице – он с замком возится. Открывает. Открыл, паспорт вытащил, он в бумагу завернут был,– а я не отступаю, палкой по загривку, по спине, по ногам. Только когда он на стол положил, я от него отстал. И ведь что интересно: как ни драл я его, он и не крутился, и не орал, будто и не чувствовал вовсе. А все оттого, что настоящего страха попробовал, смерти в глаза заглянул, пропала охота балаганить.
– Зачем ты так? Была б нужда, думаешь, я б не смог? – сказал Туташхиа.
– А затем, что бери свой паспорт и мотай отсюда!..
Говорю, а у самого голос пропал, вижу по его глазам – никуда он отсюда не уйдет. Будто шепнул мне кто: не уйдет такой человек ни от кого, ни от чего не сбежит.
Придвинул Туташхиа стул к столу, сел и давай разглядывать Карпычеву работу.
Кто на себе испытал, тот подтвердит: долгий страх сам собой испаряется. Как? А вот настает такой момент, когда замечаешь: за тобой смерть ходит или что другое в ногах путается, вокруг тебя петли делает, а ты о чем думаешь? А о том, к примеру, что мальчишкой был у тебя биток крепкий-прекрепкий, а купался ты в Куре, и он у тебя в воду упал. Или глядишь на свои ногти и удивляешься: были крапинки – и нету, куда делись?.. Смерть там или еще что, но тебе уже все едино, придет она или не придет, случится беда или обойдет стороной... Вот так и со мной тогда было.
Подошел и я поглядеть на паспорт. Туташхиа мне его протянул– погляди, мол, хороша ли работа? А работа была отменная. Карпыч работал чисто, способный мужик был, это у него не отнимешь.
Слышу, вроде скрипнуло, но мне уже плевать на все было. Зато Карпыч засуетился. То туда сунется, то сюда. Опять к сундуку, крышку поднимает.
– Это Дзоба идет, клянусь богом,– говорит Карпыч, а у самого голос дрожит и сам весь трясется. – Лучшего места не найти, я уж испытал.
Туташхиа заглянул в открытый сундук, понял, что его приглашают, и расхохотался. Он сунул паспорт в карман, вытащил портсигар.