Дауншифтер
Шрифт:
— Держи! — Новиков сунул мне взрывпакет и бросился помогать Михаилу.
— Сильней тяните! — истерично орал я, запаливая шнур.
Два физически крепких мужика, находящихся в состоянии боевой ярости, никак не могли перетянуть эту мифологическую скотину!
Вот щель чуть увеличилась.
— Ещё!
Оба заорали в голос и потянули на разрыв спины — щель приоткрылась, дымящийся взрывпакет улетел в камеру пыток. Хлоп! Дверь с резким стуком захлопнулась.
Бум! Створка отлетела в обратную сторону, стукнув в бетон рядом с прижавшимися к стене мужиками. Я тут же влетел в помещение и с трёх метров влепил из двух стволов по твари,
Рев прекратился. Меня скрутило спазмом, за которым последовала страшная тошнота. Если бы поел перед рейдом — выплескало бы все кишки… Исчезло ощущение гигантских качелей, смещения параметров пространства, пульсации света и звука. Гумоз монотонно бормотал ругательства, раз за разом поворачивая голову из стороны в сторону, а Димка нашаривал выпавшую из рук «Сайгу».
— Полезли, что ли, — с трудом прохрипел я, кивая в сторону груды шкафов. — Надо всё это заканчивать, хватит…
— Мужики, вы поняли, кто это был? — спросил Сомов и сам же ответил: — Леший.
— Кто? Да иди ты, — вяло откликнулся Новиков. — Леший? Несколько другим его представлял. Хотя…
— А я вообще никак не представлял. Зато теперь очень хорошо представляю эту падлу.
— Точно, Никита, теперь образ приобрёл завершённость, — хмыкнул Сомов.
За баррикадой в торце коридора обнаружилась врезанная в бетон железная дверь, уже открытая настежь. В ней стояла светленькая девчонка в чёрной кожаной курточке и голубых джинсах. Она странно напряглась, вытянулась, крепко вцепившись худыми руками в косяки. Пацаны тоже выбрались и стояли сбоку.
Все живы!
— Ты Стеша? — тихо спросил Сомов.
И она тут же подалась вперед, вся в слезах — такой мне и запомнилась: устремленная, вытянувшаяся вперед и вверх, напряженная, как струна, девочка с выпученными глазами и дрожащими губами. Мишка легко подхватил её на руки и уже не отпускал до выхода на поверхность.
Тёмненького кареглазого Данилу я узнал сразу же, просто копия матери. Степан оказался мальчишкой с копной рыжих волос и редкими сейчас веснушками. Твою ты душу, сталкеры нашлись, охотниками за секретным оружием…
— Целы, кто-нибудь ранен, травмы есть? — быстро спросил я. Сталкеры синхронно помотали головами.
— Пить очень хочется, дяденька, — выразил общую жажду Данила, и Новиков тут же полез в рюкзак, спросив:
— Прыгуна кто из вас завалил?
— Он, вторым выстрелом! — коротко ответил Степан, показывая на друга. — Я тоже мог, но мне не повезло. Данька по ней свои последние высадил. И у меня всего один патрон остался…
Мальчишки действительно запаслись огнестрелом: ижевская двустволка у Данилы и фроловка тридцать второго калибра у Стёпы — старое, ныне почти забытое гладкоствольное ружье, основой для которого послужила трехлинейка Мосина, хотя под фроловки переделывали и винтовки других моделей, от Бердана до «Арисаки».
Напоследок я бегло осмотрел помещение, в котором они прятались, и удивился ещё раз, хотя считал, что на сегодня лимит таких эмоций исчерпан. В этой комнате стояли два сломанных кульмана, так назывался некогда распространённый по всем проектным конторам и отделам чертёжный прибор-пантограф в виде большой доски, установленной под изменяемым углом, и получивший своё название от имени немецкой фирмы. Легенда аналоговой чертёжной эпохи, в которой ещё не было системы автоматизированного проектирования AutoCAD. Линейки были скручены с пантографа и утащены.
Зачем
военным небольшой части, расположенной в эвенкийской глуши, понадобились кульманы? Похоже, мальчишки шли по следу правильно.Перед самым выходом я достал рацию.
— Юлия, слышишь меня?
— Слышу! Где они?! — почти сразу отозвалась Мифтахова.
— Все живы, целы, с нами. Выводим. У тебя всё нормально?
— Нормально, никто не появлялся, — задыхаясь от нетерпения, ответила женщина.
— Слушай внимательно. Мы выберемся слепые, не как кроты, но с минуту нам надо будет привыкать к свету. Так что птицей из клетки не выпархивай, следи там в оба глаза, прикрывай.
Но она, выждав меньше минуты, конечно же, выпорхнула. Подскочив к сыну, с размаха отвесила ему подзатыльник, затем второй. Степан голову не опускал. На третьем замахе он удержал материнскую руку и тихим баском спросил:
— Мам, это же твоя «сайга» у дяди Димы, да? Ты, это, дай мне несколько патронов, пустой я.
Она, замерев, что-то прошептала, а потом молча полезла в карман, вытащив сразу три красных цилиндрика. Сын забил их в «ижевку» и, не закрывая стволы, положил ружьё на локоть, склонив голову для следующего удара. Мать не выдержала и с рёвом бросилась ему на плечо. За пару дней ребёнок волшебным образом превратился в мужчину.
— Всё, всё, заканчиваем! — скомандовал я с показной весёлостью. — Мифтаховы к Новикову, идёте головной машиной! Связь держать, слушать, как кошки, за обстановкой наблюдать постоянно! Остальные ко мне, Степан на переднее сиденье. Цепляем на буксир «жигуль» и валим полным ходом. Наше дело правое, имеем право на организованный отход на заранее подготовленные позиции!
Километров через пятнадцать пути произошла последняя в этом рейде встреча.
Пш-ш…
— Командир, волки впереди, те самые. Похоже, они ибага обложили.
Остановив джип рядом со «шнивой», я вышел и встал с биноклем рядом с Димкой. Почти у самой дороги стая из семи волков держала в кольце двуногую нечисть, не позволяя ей вырваться. Однако и тварь была смертельно опасна для хозяев здешних болот. Крутясь юлой, чудовище резкими длинными прыжками и выпадами не позволяло волкам приблизится, а острые длинные когти обещали, что из этого невероятного боя земного с неземным стая без потерь точно не выйдет. Ибага даже успел подхватить с земли какой камень, но с волками такой фокус не проходит — зверь, в которого метило чудовище, легко увернулся от броска и тут же занял прежнюю позицию.
— Помочь бы надо, однако. Чай, не чужие, — рассудил промысловик.
— Это мы со всем сердцем, — подхватил я. — Из своего положу.
Открыв дверь, я пристроил «зауэр». Ветра не было, дистанция не требовала поправок. Стая, которая, конечно, заметила машины, словно что-то поняла и чуть расширила круг охвата. Поэтому в корпус твари я влепил с первого же выстрела…
Волки не стали убегать. Когда маленькая колонна проезжала мимо, они хором завели свою легендарную жуткую песню. Была в ней и печаль вечных таёжных странников, и злая угроза безжалостного разбойника, и скорбь в память о днях лютого голода в стае… Но было в этом вое и нечто другое, особое, киплинговское: «Мы с тобой одной крови»… Вожак, огромный зверюга с роскошной шкурой серебристого цвета, низко нагнувшись над землей, заводил глухо, с разгоном, потом завышал и снижал голос, обрывая песню для дыхания. И начинал снова.