«Давай полетим к звездам!»
Шрифт:
– Ага, это ты молодец, - хвалит Жорка.
– Ну, и что?
– Полный облом. За десять минут до старта “Сервейора” спецбригада передала все управление официальному центру управления полетом и убыла со стартовой площадки. “Шмель” пока оставался в зоне запуска, наблюдал старт “Сервейора” и его полет на орбиту. Когда я убедился, что ракета-носитель доставила космический аппарат в космос, отдал “шмелю” приказ сменить объект наблюдения. Но, увы... Спецбригады уже и след простыл.
– То есть?
– брови Милентьева снова удивленно изгибаются.
– За двадцать пять минут сто тридцать семь разновозрастных
– Э... Это как?
– Был заказан спецрейс. Заранее заказан, Жора. Сразу после взлета самолета, он исчез из зоны видимости радаров. Авиадиспетчер сначала поднял тревогу, но тут ему позвонил очень высокий чин из Пентагона и сказал, что паниковать не следует. Проводится, мол, совершенно секретная операция.
– Вот как... Все-таки из кустов с малиной показались ушки Пентагона...
– Вот это я и хочу сейчас установить. Поэтому резиденту Волянецкому нужно разрешение куратора Милентьева на проведение кое-каких изысканий среди столпов вашингтонской бюрократии...
– Конечно, конечно, - Жорка кивает.
– Кстати, в последние дни загадки стали возникать не только у тебя. Вот полюбуйся.
Он ныряет рукой во внутренний карман пиджака, достает обычный почтовый конверт, а из него - фотографию. Фото ложится передо мной на стол.
– Получено с орбитальной базы службой наблюдения, -поясняет Милентьев.
– Во время планового сканирования комплекса “Знамя”-“Лунник”. Постоянно они Леонтьева и Макарина не ведут. Но три раза в течение каждого часа дистанционно щупают. На всякий случай.
Я рассматриваю снимок. Вытянутую бутыль ракетно-космического комплекса венчает закругленная “пробка” - космический корабль “Знамя”. Чуть в стороне, выше и впереди, висит ослепительно белый шар. Соотношу его размеры со “Знаменем”. Если я не ошибаюсь с оценкой расстояния и перспективы, то размеры шара невелики - что-то около метра в диаметре.
– Неопознанный летающий объект, - отодвигаю фото к Милентьеву.
– Глюк аппаратуры, скорее всего.
– Версия проверена и уже не рассматривается, - Жорка качает головой.
– Сканеры работали без сбоев. Этот кругляш исчез примерно через полторы секунды после того, как мы его нащупали. Даже приблизительно прозондировать его не успели. А через полчаса на “Знамени” случился сбой в компьютерной системе. Не включилась автоматическая ориентация комплекса.
– Ты думаешь...
– я осекся.
– Не знаю, что и думать, - на лбу Милентьева обозначились вертикальные складки.
– Может, это случайное совпадение. А может и нет... Тут еще этот твой “Сервейор”!
– Не вижу связи между американским зондом и этим... шаром.
– Как знать, как знать...
Он задумчиво пробарабанил пальцами по столу и обронил устало:
– Собирай дополнительную информацию, Чеслав.
Мартын Луганцев и его собеседники - 4
(записки журналиста)
“А ВМЕСТО СЕРДЦА - ПЛАМЕННЫЙ МОТОР!”
– И это все?
– Инга недовольно морщит носик.
– Это статья
– Да, это статья об академике Глуховцеве, - киваю. Я лежу на диване в гостиной, заложив руки за голову, и рассматриваю монотонную белизну потолка.
Настроение - хуже некуда...
Никак не могу прийти в себя после разговора с Синицким.
Что же это получается? Я фактически дал свое согласие улыбчивому Павлу Петровичу писать доносы на Ингу. На мою Ингу. На мою любимую женщину.
Трус. Тряпка. Полное ничтожество.
Чувствую себя, как человек, которого ни с того ни с сего с головой макнули в выгребную яму...
В довершение к этому сегодня после вычитки академик Валентин Петрович Глуховцев вернул мне согласованное для публикации интервью. Объемистый материал на целую газетную полосу превратился в пять страничек печатного текста через полтора интервала.
– Март, Аджубеев тебя по головке не погладит. Он разделает твою статью в пух и прах, - сочувственно вздыхает Инга. Она сидит в глубоком кресле за журнальным столиком и вертит в руках те самые пять листочков текста, которые сегодня утром доставил курьер с фирмы Глуховцева. С личной запиской от самого академика - мол, материал окончательный и правкам и корректировке не подлежит.
– Это же халтура, а не интервью! Огрызок какой-то! Для заводской многотиражки -может быть, и прокатит. Но не для всесоюзных “Советских Известий”!
– Я этот огрызок и не читал толком, - признаюсь с горечью.
– Взглянул на его объем, и у меня сразу пропало всякое желание вообще это читать!
– Может, все-таки попробовать как-то дополнить текст?
– Инга задумчиво теребит пальцами локоны светлых волос.
– Вставить что-нибудь, расширить некоторые абзацы...
– После записки Глуховцева с категорическим требованием опубликовать именно такой текст?
– я скептически фыркаю.
– А давай вот как поступим, - говорит Инга после минутного раздумья.
– Ты отдашь Аджубееву завтра утром два варианта статьи: этот, с глуховцевской правкой, и свой вариант, полный. И пусть уж Алексей Иванович решит, какой из них пускать в печать.
– У меня нет первоначального варианта статьи, - я сажусь на диване и сокрушенно развожу руками.
– Перед вычиткой помощник Глуховцева отобрал у меня все три напечатанных экземпляра. И даже заставил выдрать и забрал странички с пометками из рабочего блокнота. Секретность, понимаешь ли!
– Хорошо, давай попробуем восстановить большой материал из этого ошметка, - предлагает Инга.
– Не хочу читать и править этот опус, - раздраженно огрызаюсь я.
– Вообще не желаю к нему прикасаться. Противно, понимаешь?
– Понимаю, - Инга кладет теплую ладошку мне на руку.
– Ну, хорошо, давай я буду читать текст в голос, а ты будешь меня останавливать и вносить поправки.
– Давай, - соглашаюсь вяло. Соглашаюсь не потому, что мне хочется исправить продукт “письмотворчества” глуховцевских помощников, а только потому, что не хочу обидеть отказом Ингу.
Она терпеть не может, когда я впадаю в депрессию и, как Инга говорит, становлюсь похожим на “спящую медузу”. Слава Богу, что рефлексирую по поводу неудач я крайне редко. “Хвост всегда нужно держать пистолетом!” - вот мой жизненный принцип.