«Давай полетим к звездам!»

Наконец, Инга завершает чтение. Мы оба некоторое время молчим.

– Очень интересное интервью может выйти в газете за твоей подписью, Март, - наконец, нарушает молчание Инга.
– Хороший пример для студентов журфака: как можно много говорить и в итоге совершенно ничего не сказать.

– Все записано так, как говорил Глуховцев. Плюс еще редактура его референтов, - замечаю с легким раздражением.

– Я тебя ни в чем не обвиняю. Просто Глуховцев наговорил тебе с три короба, но главного так и не сказал.

– Глуховцев - тот еще гусь лапчатый!
– констатирую с сарказмом.
– Он и его референты постарались обойти все острые углы.

– Может быть, может быть, - с задумчивой рассеянностью произносит Инга.
– Но почему Глуховцев убрал из текста практически все подробности, которые касались его жизни? Да и о заслугах сказано слишком уж обще...

– Скромничает, - усмехнувшись, говорю я.
– Скромный академик, Герой Соцтруда и лауреат целой кучи премий. Застенчивый гений - вот кто наш Валентин Петрович!

– Не-а, - Инга подпирает подбородок кулачком.
– Гениальности и способностей организовать работу у него, конечно, не отнимешь. Но такое желание замолчать свои заслуги, скорее, свидетельствует о какой-то глубокой психологической травме.

Она снова замолкает, а потом говорит:

– Март, а ведь Глуховцев до сих пор переживает, что его заставили сделать большие двигатели для лунной ракеты. Растоптали его мнение. Причем, публично.

– Не думаю, - трясу головой.
– Он же наверняка за эту работу получит еще одну государственную премию, а может и вторую звезду Героя!

– Награды - наградами, - отмахивается Инга.
– Но ты пойми: его ведь перед всем миром унизили, грубо не посчитались с авторитетом, заставили выполнить приказ. Он его отлично выполнил - ракета летает. С одной стороны Глуховцев и рад этому, но с другой стороны успешные старты лучше всяких красноречивых доказательств говорят о том, что он все же был неправ в споре с Королевиным.

– Для написания статьи мне эти психологические нюансы вряд ли сгодятся, - я пожимаю плечами.

Какое-то время мы сидим молча. Потом припоминаю:

– Да, и кстати... У Глуховцева на стене музейного зала висит портрет Гагарова в скафандре. Такой же, какой был у Королевина, Михеева и у самого Глуховцева на значках...

– И на нем есть подпись Гагарова?

– Конечно. Такая же странная. “Гагар” с волнами вместо четкого “Гагаров”.

– Чертовщина какая-то!
– в сердцах произносит Инга.

В прошлое воскресенье мы весь день просидели в читальном зале Ленинки и перелопатили целую гору литературы по космонавтике. Результат поиска оказался нулевым. Ни в одной книге, ни в одном журнале или газете мы так и не нашли загадочного автографа космонавта Гагарова.

– Между прочим, после окончания беседы я спросил у Глуховцева, что это за странная подпись на портрете Гагарова.

– И что он ответил?

– Он мельком взглянул на портрет и пожал плечами: “Подпись как подпись”. Я не стал приставать с расспросами. Да и чтобы я у него еще спросил?

– Это точно. Расписывался ведь Гагаров, а не Глуховцев.

– Но это еще не все. Попрощавшись с Глуховцевым, я пошел к выходу из зала. И нос к носу столкнулся с Лешкой Банниковым. Он учился со мной в одной школе, жил в соседнем дворе. А после школы поступил в Бауманку. Теперь работает на фирме Глуховцева инженером. Постояли, поговорили, вспомнили общих знакомых. Уже собирались разойтись, а я возьми и спроси: “Алексей, а вот этот портрет Гагарова здесь давно висит?” И показываю на тот самый гагаровский портрет на стене зала. Лешка бросил взгляд на стену, потом как-то странно на меня взглянул и говорит: “А ты все такой же шутник, Март”. Повернулся и пошел. Как будто даже обиделся. Знаешь, у меня сложилось впечатление, что Лешка никакого портрета Гагарова на стене не увидел. Странно, правда?

Инга некоторое время изучающе смотрит на меня, а потом спрашивает:

– Слушай, Луганцев, а ты не того?
– Она вертит пальчиком у виска.
– Ты уверен, что все эти портреты тебе не привиделись?

– Я не сумасшедший, Солнышко. Я видел портреты Гагарова и эту странную подпись так же ясно, как сейчас вижу тебя.

– Интересно, интересно...
– Инга морщит лоб.
– Март, а с кем у тебя следующее интервью?

– С профессором Бушуниным, главным конструктором корабля “Знамя”. Между прочим, интервью на Байконуре. Придется на пару дней слетать в нашу космическую гавань.

– Я дам тебе свой фотоаппарат, - сообщает Инга.
– Если где-то увидишь портрет Гагарова со странной подписью, сделаешь пару кадров.

– Если будет возможность фотографировать, - замечаю я.
– Секретность еще никто не отменял.

– А во-вторых, - продолжает Инга, не заметив моего возражения, - нам нужно под любым предлогом встретиться с Гагаровым. И спросить: где, когда и почему он так подписывал свои портреты.

– Миссис Шерлок Холмс железной хваткой взялась за дело, - обнимаю ее за плечи.
– Можно один поцелуйчик? Хотя бы в щечку...

– Ну, разве что в щечку...
– говорит она рассеяно и вдруг резко отстраняется:

– Март, а ты знаешь, что могут означать эти волны после начальной подписи “Гагар”?

– Что?

– Буквы, конечно, - фыркает Инга.
– Как “О” и “В” в подписи “Гагаров”. Только в нашем случае они могут означать...

Она задумается на мгновение, а потом говорит:

– Это могут быть, например, буквы “И” и “Н”.

Инга, чуть помедлив, осторожно, - словно пробуя получившееся слово на вкус, произносит:

– Га-га-рин... Гагарин...

Алексей Леонтьев и все, все, все - 4

“ЗДРАВСТВУЙ, ТЕТУШКА СЕЛЕНА!”

На пятые сутки космического полета связка “Знамя-5”-“Лунник-5” достигла окрестностей Луны. Теперь нам предстояло выйти на круговую орбиту и стать спутником Селены.

Теоретически маневр по выходу космического корабля на окололунную орбиту не сложен: нужно развернуть корабль кормой вперед по направлению полета и на пару-другую минут включить двигатель. И все, летай вокруг Луны, сколько хочешь.

Но на практике маневрирование - очень рискованная операция. Если двигатель ракетного блока “Д”, которому программой полета предписано затормозить комплекс, отработает слишком мало времени, то “Знамя” и “Лунник” уйдут на очень вытянутую эллиптическую орбиту вокруг Луны, сначала приближаясь к ней, а затем удаляясь. Высадка на лунную поверхность будет сорвана. Мы станем пленниками космоса. И еще большой вопрос: хватит ли у нас топлива, чтобы вырваться из плена и вернуться домой.

Если же ракетный двигатель не удастся вовремя выключить, и он проработает очень долго, то комплекс затормозится настолько сильно, что вместо выхода на окололунную орбиту шмякнется на поверхность Луны. “Знамя” и “Лунник” врежутся в лунную поверхность с огромной скоростью, породив на Луне еще один метеоритный кратер.