Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

Мильчаков приехал в Ростов, чтобы выступить на краевом комсомольском активе. Я сидел в переполненном зале клуба совторгслужащих и напряженно вслушивался в слова, падавшие в зал. Они слетали с трибуны, живые, яркие, как искры. Да, вот когда я понял, почему Сашу прозвали «златоустом».

Несколько сот парней и девушек, собравшихся в зале, были захвачены, заполнены, стянуты в единую тугую пружину страстной и образной речью Мильчакова. И, когда он кончил, мы поднялись со своих мест и запели: «Вперед, заре навстречу…»

Мы готовы были идти вперед, навстречу этой заре, идти безостановочно, не боясь никаких трудностей и презирая опасности.

После доклада Мильчакова окружили его старые друзья по работе. Я стоял в стороне, не решаясь подойти к разговаривающим. И вдруг услышал высокий звонкий голос Мильчакова: «А почему я не вижу Муромцева? Разве его не было на активе?»

— Вот он я! — завопил я что есть мочи и, работая плечами и локтями, пробился сквозь плотную толпу окружавших его ребят.

— Здравствуй, Муромцев, — сказал он приветливо. — А я уж думал, что ты в командировке или, чего доброго, болен.

— Да что с ним сделается! — заикаясь воскликнул Коля Евсеев и здорово хватил меня по плечу огромной своей ручищей. — Он же у нас б-боксер и вообще м-м-молодчик.

— Ты надолго приехал? Мы с тобой еще встретимся? — взволнованно спрашивал я Мильчакова.

— Уезжаю завтра, но встретимся обязательно. Скажем, в девять утра, у меня в номере.

Ровно в девять утра я постучал в дверь правительственного номера, в котором остановился Мильчаков.

— Люблю точность, — сказал Саша. — А я уже заказал завтрак. Садись и рассказывай.

Далеко не все люди умеют слушать. Начинаешь что-нибудь рассказывать, а они перебивают, потому что им совсем неинтересно слушать то, что не имеет к ним прямого отношения. Или только делают вид, что слушают. Так сказать, из любезности. И глаза становятся как у снулого судака. А вот Мильчаков умел слушать. Прихлебывая чай, посветлевший от лимона, он чуть заметно кивал головой и задавал редкие наводящие вопросы. Я рассказывал ему и о делах пионерских, и об организации интернациональной комиссии по связи с зарубежным комсомолом, и, не без гордости, о том, что председателем комиссии назначили меня.

— Вот теперь я вижу, что ты полностью акклиматизировался. Да я и не сомневался. Евсеев писал, что ты оказался дельным парнем.

Вот что! Мильчаков, значит, не только переписывался со мной, но и специально интересовался, как я работаю! Тогда я решился…

— Есть у меня к тебе одно дело, Саша, — начал я неуверенно. — Но прямо не знаю, как об этом сказать.

— А так прямо и скажи. Попроще.

— Понимаешь, у меня кончается кандидатский стаж. Надо переводиться в члены партии. Сложная история…

— Что тут сложного? Подавай заявления, возьми рекомендации. Одну рекомендацию ты можешь получить от меня.

— Но ведь ты меня плохо знаешь, — растерянно сказал я.

— Лучше, чем ты думаешь.

Он придвинул к себе блокнот и обмакнул перо в большую чернильницу с осклабившимся бронзовым медведем на крышке. Написал несколько строк, тщательно промокнул и с треском вырвал листок из блокнота:

— Вот. Я доверяю тебе, Дмитрий. Ты будешь хорошим коммунистом и…

— Я не подведу тебя, Саша, никогда не подведу, — бормотал я, держа в руках рекомендацию Мильчакова. — Можешь не беспокоиться… Вот честное слово!

— Не то ты говоришь, Муромцев, не по существу. Разве главное в том, что кандидат партии Муромцев не подведет члена партии Мильчакова? Я не стал бы рекомендовать тебя, если бы сомневался в твоей политической честности и в преданности нашему делу. Не мне, а самому себе должен ты дать честное слово, что до конца дней своих будешь с партией и с народом.

— Буду, — сказал я, чувствуя, что ком подбирается к горлу, а глаза подозрительно пощипывает.

— Давай-ка попросим еще чаю, а то твой, наверное, совсем остыл, — сказал Мильчаков и, подойдя к двери, надавил кнопку звонка…

— Что ты тут делаешь?

Я вздрогнул. Шура Волков стоял против меня и удивленно меня рассматривал.

Я с трудом оторвался от своих мыслей:

— А что? Разве началась?

— Все собрались, ждут докладчика, а он, изволите ли видеть, смотрит в потолок и раскуривает.

— Да нет, она потухла, — сказал я и бросил окурок папиросы в урну.

Нюра Северьянова, тоненькая, стройная, в юнгштурмовке и в пионерском галстуке, похожая на вожатую звена, а не на председателя Центрального бюро, сделала мне строгое внушение за опоздание, а затем предоставила слово.

Я начал доклад. Собственно, никакой не доклад, а короткое сообщение о разработанных нами предложениях в связи с предстоящим конгрессом. Мы рассчитывали провести совещание с руководителями зарубежных детских коммунистических организаций и решить вопрос о всемирном слете пролетарской детворы.

Говорить я старался коротко и ясно. И мне было очень приятно, когда Шура Волков сказал, что Муромцев сделал дельное и хорошо продуманное сообщение.

В отличнейшем настроении я после окончания заседания Центрального бюро направился к Мильчакову.

Просторный кабинет его был залит солнцем. Саша сидел за столом, в светлой косоворотке, с распахнутым воротом. Пиджак висел на спинке стула.

— Экая жарища! Совсем как в Ростове, Садись, рассказывай о своих успехах.

— Ну, какие у меня могут быть успехи! Пока только присматриваюсь.

— А как тебя приняли кимовцы? Сработался с коллективом?

— Ну, знаешь, там такие замечательные парни. Вот, например, Рафик Хитаров…

— Ты прав, Рафаэль действительно отличный товарищ и стойкий большевик. Знаешь, где я с ним встретился впервые? В Берлине.

— А разве ты был в Берлине? — спросил я удивленно.

Мильчаков улыбнулся:

— Поскольку ты теперь и сам деятель международного юношеского движения, могу поверить свою тайну. Был, Митя, был. И не только в Берлине, но и в Париже.

— Вот так штука! — воскликнул я и даже хлопнул себя по колену.

Оказывается, Саша некоторое время тоже работал в Исполкоме КИМа и ездил на съезд французского комсомола, собравшийся в Сен-Дени. Нелегально. Через Германию. В Берлине он встретился с товарищем Рудольфом, то есть Рафиком Хитаровым, который тогда был одним из секретарей Центрального Комитета комсомола Германии.