Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

— Ваш великий писатель Горький, — начал Луиджи, — написал чудесную легенду о благородном Данко и его огненном сердце… В груди каждого комсомольца бьется сердце Данко. И каждый из нас готов вырвать его из своей груди и превратить в факел пролетарской революции. Да здравствует комсомол всего мира!

— Переводи, Жозя! — крикнул я.

Что тут было! Тысячи факелов взметнулись вверх. Площадь запела «Молодую гвардию». Всех нас подхватили крепкие осторожные руки, подняли и пронесли по улицам Краснодара.

Шофёр из Владикавказа, ингуш Азмат, с профилем индейца, в маленькой засаленной кепчонке, застрявшей в копне густейших черных волос, гнал как дьявол.

Но Терек всё равно обгонял наш открытый автобус и торжествующе ревел.

Разговаривать просто невозможно. Мы орем друг другу в ухо: «Красота-то какая!» — «Это Казбек. Казбек! Понимаешь?» — «Кто Казбек?» — «Гора Казбек. Вторая вершина Кавказа». — «Давайте устроим восхождение на Казбек!» — «Там мороз и ветер». — «Здорово едем…» — «Чарли, где твоя кепка? Унесло?» — «Да нет, я спрятал ее в карман». — «А на перевале, говорят, вьюга». — «Вот и посмотришь зиму».

Терек играет здоровущими камнями, горбит свою сверкающую голубую спину и шипит, как десяток локомотивов, дающих контрпар.

Азмат поворачивается в нашу сторону и разражается целой речью:

— Сейчас, понимаешь, к замку Тамары подъедем. Понимаешь, жила в нем такая коварная красавица. Женихов в пропасть сбрасывала. Развратный образ жизни вела. Остановку будем делать?

— Обязательно, Азмат. Только ты смотри не на нас, а на дорогу. Не ровен час…

— Не беспокойся, пожалуйста… У Азмата каждый палец видит. Привычка, понимаешь! Тут, понимаешь, все останавливаются — интересуются…

Замок царицы Тамары — на вершине скалы. Но если смотреть на него с дороги, кажется — рукой подать. Чарли, Луиджи, Симон, Доннер-веттер и Алеша принимают решение проникнуть в твердыню коварной царицы. Я уже бывал здесь и знаю, что это не так-то просто. Склон крутой, камни сыплются из-под ног, иной раз приходится становиться на четвереньки. Предупреждаю отважных альпинистов:

— Братцы, вы поосторожнее. А то сверзитесь и костей не соберете.

— Не беспокойся. Я старый альпинист, — говорит Алеша. — На такой холмик подняться — тьфу! Это тебе не Хан-Тенгри.

Вот уж никогда не думал, что рыхлый, склонный к полноте Алеша поднимался на страшный Хан-Тенгри! И вдруг Маджи решительно заявляет:

— Я тоже побегу к Тамаре.

— Ладно, пойдем. — И привычно обращаюсь к Жансону: — Ты с нами, Морис?

— Я забыл дома горные ботинки и альпеншток, — лениво тянет Жансон.

Он уже разлегся возле самой дороги, подложив под спину куртку, и, видимо, наблюдает за стремительным передвижением легких курчавых облаков.

— Значит, не пойдешь? — Я едва скрываю свою радость.

— Эти древние развалины… Право же, мой мальчик, мне достаточно видеть их отсюда.

— Ну, ты идешь, Митья, или я буду бежать одна?

— Конечно, иду!

Взявшись за руки, мы мчимся к мостику. Маджи здорово бегает. У нее быстрые ноги. А Терек ревет, грохочет, захлебывается пеной и встречает нас пригоршнями брызг.

Мы пробегаем по горбатому мостику. Скорей, Маджи, скорей! Он ведь такой хрупкий, вздрагивает под нашими ногами, просто удивительно, что Терек еще не сбросил его с себя, как обезумевший скакун — седока.

Маджи что-то говорит, но Терек ревниво заглушает ее слабый голос.

— Ничего не слышу! Что ты сказала?

Она кричит мне в лицо:

— Почему ты позвал Мориса? Я этого не понимаю.

Она этого не понимает. Ох, черт! Я кричу:

— Ты же всегда с ним ходишь. Звал для тебя.

Она смеется:

— Для меня?.. Но я совсем не хотела.

Тогда я кричу, кричу изо всех сил:

— Маджи… Я тебя люблю…

— Ничего не слышу. Ни-че-го.

Мы начинаем восхождение. Близок локоть, да не укусишь! Едва заметная тропинка карабкается по каменистой круче. Я лезу первым. Найдя точку опоры для ноги, протягиваю руку и помогаю Маргарет. Она делает вид, что сердится («Пусти, я сама! Это нетрудно»), но руки не отнимает. А у меня с каждым шагом вырастают силы. Могу взять ее на руки и бегом донести до самых стен замка. Да что там замок. Вон и на ту серебрящуюся вершину горы донесу я Маргарет, если только она захочет.

— Давай я понесу тебя, Маджи.

— Зачем? Я совсем еще не устала.

Тропинка делает поворот, и огромный валун, напоминающий голову какого-то чудовища, заслоняет и кипящий Терек, и мост, и автобус, и маленьких человечков, расположившихся возле него.

Тех, кто ушел раньше нас, не видно и не слышно. Может, они уже в развалинах замка.

И тут Маргарет поскользнулась. Я поймал ее растерянный взгляд, наклонился, успел ухватить за плечо и что есть силы рванул к себе. Уж не знаю, как это случилось, но только Маргарет уткнулась лицом в мое плечо. Я почувствовал ее нежные пальцы на своем затылке и ее губы на своих губах. У меня так сильно стучало сердце, что я уже не слышал шума реки.

— Но почему там… В пионерском лагере?

Она прижалась ко мне еще теснее и поцеловала так крепко, что я задохнулся.

Потом я спросил:

— Почему ты молчишь, Маджи?

— Я долго думала. Сделала очень плохо…

— Когда плохо? Тогда?

— Сейчас плохо… Мой дорогой… Мой Тмитрий… Митья!

— Ты плачешь? Что с тобой? Скажи…

— Я любила тебя давно. Уже там, в лагере…

Я целовал ее щеки, рот, вздрагивающий подбородок и ладошку, которой она пыталась остановить мой порыв.

— Я очень плохая, Митья… Ты не простишь меня.

— Что ты говоришь! Лучше тебя нет на свете. Ну не плачь, не плачь.

Губы мои стали солеными от ее слез.

— Я скажу… Ты должен знать… Морис…

— Что Морис?

— Он целовал меня, и я его целовала. Давно. Раньше, чем ты повез меня в лагерь. Я думала — двоих любить нельзя. Но целуешь того, кого любишь. Я полюбила тебя. Я целовала Мориса. Мне было очень плохо.

Ф-ф-фу! Теперь Жансон оказался так далеко от нас, словно не Терек, а целый океан лежал между нами.

— При чем тут Морис? Ведь ты же его не любишь?

— Люблю тебя. Но я и его целовала… — упрямо повторяла она.

Я не знал, что сказать, и пробормотал:

— Ты очень хочешь добраться до этого замка?

— Нет, здесь хорошо, — ответила Маргарет, — будем здесь…

И мы всё стояли за огромным серо-зеленым валуном, на крохотной площадке, на такой, что устоять на ней можно было, лишь прижавшись друг к другу. Только когда по тропинке зашуршали камешки, струящиеся сверху, и мы услышали голоса отважных альпинистов, возвращавшихся из чертогов коварной царицы, я взял руку Маджи в свою и мы стали неторопливо спускаться.