Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
— Ты был прав, — сказал я Жансону. — Без альпенштока нам пришлось трудновато. И мы вернулись с середины пути.
Открытый вагончик фуникулера медленно вполз на вершину горы, и вечерний Тифлис засверкал множеством огней у нас под ногами.
Грузинские товарищи подробно рассказали о многострадальной истории великого города, раскинувшегося на зеленых склонах Триалетского хребта и дальше — за темно-коричневой, в лунных бликах и отсветах электрических фонарей лентой Куры, где вздымался мрачный силуэт древнего Метехского замка. Царские генерал-губернаторы, а потом меньшевистское правительство превратили его
И бывает же так — только я вспомнил об этом, как кто-то голосом Хитарова окликнул меня:
— Митя, постой!
Я оглянулся. Вот так штука! К нам подошли Хитаров и Рихард Шюллер.
— Здравствуй, Рафик! Здравствуй, Рихард! Как вы-то сюда попали? Вот уж не ожидал…
— А почему мне нельзя побывать в своем родном городе? Решил показать другу, — он кивнул в сторону Шюллера, — веселый Тифлис.
— Вену знаешь? — воскликнул Шюллер. — Веселый город. Тифлис — веселее!
Я неуверенно предложил:
— Может, и вы с нами пойдете? Тут нам духанчик один тифлисские товарищи показать обещали.
— А что ж, посидим с ними, Рихард, — тотчас же согласился Рафик.
Несмотря на его отнекивания, тут же выбираем его тамадой.
В комнате с низким потолком и стенами, расписанными каким-то доморощенным художником по мотивам «Витязя в тигровой шкуре», из нескольких маленьких столов сделали один большой, покрыли домотканой скатертью с грузинским орнаментом, и толстый усатый духанщик, этакий тифлисский Кола Брюньон, уважительно выслушал заказ Хитарова, поставил на стол несколько литровых бутылок темного стекла, с пробками, залитыми сургучом.
— Хорошее вино тамада выбрал. Горячее, как кровь грузинская, душистое, как абхазская роза, — приговаривал духанщик, ловко орудуя штопором.
— «Кровь земли». Помнишь? — негромко сказал мне Хитаров. — Нарочно его заказал. За тебя сегодня пить буду.
— За меня? Да что же я такое сделал?
— Пока ничего. Но должен сделать.
— Что я должен? Рафик… Ну, скажи!
— Не гони события, дорогой. Придет время, непременно узнаешь.
И Рафик, лукаво блеснув глазами, отошел от меня и занял место в середине стола, как подобает тамаде.
А меня грызло любопытство. Почему он так сказал? Шутка. Но ведь в ней нет ничего смешного. За меня пить… но почему, почему?
Первый тост был за всемирный комсомол.
Потом Хитаров сказал, что вот пришло время попрощаться с одним из старейших деятелей международного юношеского движения, дорогим нашим товарищем Шюллером, которого V конгресс отпустил на партийную работу.
— Как весна сменяется летом, так и юность уступает место зрелости. Это закон жизни. И мы, представители племени юных революционеров, рады, когда достойнейших из нас призывает партия. А Рихард, бесспорно, достойнейший, и пред ним открывается широкая дорога борьбы. Но пусть никогда не оставит твое сердце, Рихард, жар нашей славной юности!
Все мы обступили Шюллера, чокались с ним, жали ему руки. И тут же солидный, уравновешенный и не очень речистый Франц поднял руку и попросил слово еще для одного тоста.
Снял очки, серьезно оглядел нас своими близорукими глазами, потом высоко поднял бокал с темно-красным вином:
— Я бы хотел пить сегодня до восхода солнца… Но у нас нет и не может быть отдыха. Сурово смотрит на меня Дмитрий. Не беспокойся, я помню, что завтрашний
наш день должен начаться очень рано… И пусть это будет наш последний бокал… Я пью за то, чтобы каждый из нас до конца своих дней выполнял самый важный, самый святой долг интернациональной солидарности коммунистов. И клянусь: я выполню его!Мы встали и окружили Франца:
— Клянусь…
— Я клянусь.
— Клянусь, что выполню…
Вместе с нами слова клятвы произнесли и Шюллер с Хитаровым, и товарищи из грузинского Цекамола, и Алеша и Жозя.
Как нежданно, как торжественно и славно закончился ваш вечер!
Но прежде чем покинуть духан, Хитаров, пользуясь безграничной властью тамады, еще раз призвал нас к вниманию:
— Я хочу еще выпить за исполнение желания Муромцева. Думаю, что оно тесно связано с нашей сегодняшней клятвой.
Он подошел, чокнулся со мной и шепнул:
— Ты все еще не догадался, почему я заказал «Кровь земли»?
— Очень хорошее вино…
— Согласен. Но это только частность.
Я захлопал глазами:
— Ничего не понимаю. Ну просто завяз в загадках.
Рафик улыбнулся и обнял меня за плечи.
Мы вышли из духана возбужденные, ощущая какую-то особую близость друг к другу. Точно все мы — кровные братья.
Спустились в вагончике вниз и решили добраться до «Орианта» — гостиницы, в которой остановились, — пешим ходом.
Маргарет сказала:
— У меня немного вертится голова. Но это ничего. Франц сказал очень хорошо. Его слова остались здесь. — Она дотронулась до своей груди. — И всегда тут будут. И я очень, очень рада, что Хитаров выпивал за тебя.
— Правда, рада?
У меня тоже чуть-чуть кружилась голова, и я поймал руку Маджи и на секунду прижал ее к губам.
— Здесь не хорошо, не надо… — Она отняла руку и повторила: — Мне так приятно, что он выпивал за тебя.
Незнакомый город, особенно ночью, в ярком лунном свете и в густых причудливых тенях, на которые страшно наступать, зазывал, как начало сказки. Хотелось пойти по его узким, устремляющимся в горы переулкам, смотреть, как в плоскокрыших одноэтажных домах одно за другим потухают окна, прислушиваться к ночным шумам и, может быть, почувствовав гул в утомленных ногах, постоять немного под пышной кроной чинары…
Я хотел предложить Маджи незаметно отстать от всей нашей компании и укрыться в сумраке первого переулка, но тут Хитаров взял меня под руку:
— Прости, пожалуйста, товарищ Мак-Грегор. Мне надо поговорить с Муромцевым.
Несколько минут мы шли молча. Потом Рафик сказал:
— Собственно, ты обо всем узнаешь в Москве. Но, понимаешь, дорогой, приятно быть вестником радости… Ты так и не догадался, почему я пил сейчас за тебя?
— А правда, Рафик, почему?
— После пленума на русской делегации стоял вопрос и о тебе. Держать парня в аппарате, пока не закиснет? А тут еще жалобы Геминдера: неусидчив, бегает по ячейкам, налаживает интернациональную связь, а порученное ему важное дело запорол…
— Это с репертуаром для живых газет? И вовсе не запорол. Но только нельзя же с утра до вечера сидеть, уткнувшись в старые журналы… И потом…
— Геминдер считает, что можно и должно, — перебил Хитаров, и мне показалось, что он качнулся в сторону Геминдера. — Вот мы и стали думать: как же всё-таки быть с Муромцевым? Зорин предложил направить тебя для постоянной работы в детское бюро.
«Вот так радостные вести, — подумал я с горечью. — Значит, до седых волос с пионерами возиться».