Давай заново

Войдя в кухню, моя скромная персона побуждает присутствующих обернуться. Славян по-хозяйски обжимает какую-то блондинку, а за столом сидят две девицы, попивая пиво из запотевших высоких бокалов. Одна из них мне кажется смутно знакома. То ли Катька, то ли Танька из бухгалтерии. Однако сейчас не стоит полагаться на мою память. В свете последних событий доверять собственному организму я бы не советовала. Он, гаденыш провернул против меня какие-то революционные мероприятия, за одну единственную ночь подведя под монастырь, вернее подложив под лучшего друга.

— Добрый день, нарушителям ночного спокойствия!

— Заткнись, пожалуйста, — как можно более устрашающе говорю Славику, перехватывая взгляд полный бунтарской иронии, которая неминуемо грозит выплеснуться на меня.

— Не ну-у-у, а что. Мы хотели попеть караоке, а вы там слишком громко стонали. Дом терпимости какой-то, — он артистично закатывает глаза.

Во мне закипает желание его придушить, но всё же список смертников от моей руки, возглавляет Андрей, любезно заманивший в свои похотливые сети.

— Верни свой поганый язык обратно ей в рот, пока я его не вырвала.

— Зайки, — галантно обращается он к девушкам. — Предлагаю оставить эту хамку со своей сексуальной неудовлетворенностью наедине. Андрюха наверное теряет навыки, раз ты даже после ночи с ним злыдней осталась.

Я не успеваю опомниться, как оказываюсь в гордом одиночестве. Славян понимая, что со мной шутки плохи, очень мобильно реагирует и сгребая в охапку всех троих представительниц прекрасного пола, покидает поле боя.

На повестке дня покурить и выпить кофе. Благо я частый гость в этих квадратных метрах и мне не составляет особого труда отыскать в шкафчиках: кофе, сахар, турку и даже сигареты.

Доза никотина действует расслабляюще, наполняя лёгкие сизым облачком дыма смешанным со спокойствием. А глоток свежесваренного напитка окончательно меня бодрит. Если не одно появившееся в дверном проеме "но", жизнь бы удалась.

— Кофе будешь? — облизнув распухшие от поцелуев губы, интересуюсь чисто из вежливости, а не из-за того что мне столь важны его желания. А судя по взгляду с поволокой Андрей жаждет другого.

— Давай, — он берёт из моих рук кружку, не упустив возможности прикоснуться ко мне.

Вот опять он включает свой режим соблазнителя: бархатный голосок, глазки, прикосновения. Как у него это так просто получается? А главный вопрос. Почему раньше я не замечала? Разбираться в магнетизме Крутилина нет времени, а главное желания. Приоритетнее вырулить разговор в более важный контекст.

Сделав несколько глотков, он возвращает мне кружку. Но жест оказывается каким-то нервным и дернувшись, я неловко опрокидываю турку. Кофейная гуща обволакивающе растекается по руке, причиняя боль и ощутимо разъедая нежную кожу до красноты под чёрным пятном. Добрые намерения Андрея оказать помощь воспринимаются мной в штыки.

Не маленькая, справлюсь и без него. Хватит уже с меня этих неловкостей, прикосновений вроде бы невзначай, затрагиваний.

Смыв остатки кофе, принимаюсь дуть на обожженную руку, ведь как только контакт с прохладной водой прекратился, боль запульсировала с удвоенной силой. Эта сомнительная манипуляция приносит мало толку, зато очень хорошо отрезвляет, напоминая о недавней ошибке. Вот так легко можно обжечься и заработать шрамы, как физические, так и душевные, от опрометчивых поступков.

Поспешно отхожу от Андрея на безопасное расстояние. С пугающей скоростью во мне разгоняется кровь и жар, когда он находится так близко. Достаточно лишь протянуть руку, дать ему повод и он уже не остановится. Но чего же на самом деле я хочу сама? Поддаться, пуская все на самотек? Или снова прочертить разметку между нами? Мысли грозятся завести меня не в то русло.

— Дай руку, я хочу помочь. Это Пантенол, — демонстрирует флакон, для подтверждения намерений оказать помощь, а не просто затронуть с целью тактильного контакта.

Я поддаюсь уговорам, глупо терпеть боль, лишь потому что горячая гордыня превалирует над холодным рассудком. Пораженный участок быстро скрывается под белой шапкой пены, распылённого спрея, даруя облегчение своим холодящим эффектом.

— Спасибо. За вовремя оказанную медицинскую помощь, — не желая, чтобы он неверно истолковал мою благодарность, бойко произношу пояснение.

Тут же замолкаю, не имея больше возможности всматриваться в сочувствующее выражение лица. Спешно отвернувшись, подкуриваю сигарету, какую точно по счету, не знаю. Но механические движения помогают отвлечься, а тлеющий огонёк удерживает динамику, напоминая что расслабляться в компании Крутилина не стоит. Снова ощущаю волну отчаяния, спешу вытереть свободную ладонь, предательски вспотевшую, о лёгкую ткань блузки.

— Я не хочу чтобы ты считал меня шлюхой, которая спит с кем попало, без разбора, — бормочу еле слышно, язык ворочается с трудом, производя на свет сомнительного качества тезисы.

— Че-го-о? — растягивает короткое слово с некой брезгливостью или совершенным непониманием в каком вакууме я себя ощущаю рядом с ним, не замечая абсолютно ничего в общем пространстве.

Резко меня разворачивает до мелькающих точек, но очевидно встретившись с моими глазами на мокром месте, торопливо отпускает и отступает на шаг назад. Так даже лучше и безопаснее. Чем длиннее дистанция, тем минимальнее соблазн.

— Не хочу быть очередной Наденькой, кочующей из одной постели в другую.

— Ты не она, — вдалбливает разъяснения, которыми я должна успокоиться, но пока не выходит. — И я никто попало.

Выхватывает из пальцев давно истлевшую до фильтра сигарету, обжигаясь и морщась от дискомфорта со скрипом тушит окурок о край заполненной доверху пепельницы.

— Что ты несешь? — горько завываю от бешенства и сжимаю кулаки так сильно, что недавно полученный ожог даёт о себе знать резкой болью. — Да, ты не кто попало. Ты мой коллега, мой друг в конце концов. Но друзья не спят друг с другом.

— Да ладно тебе, расслабься. Ничего страшного не произошло.

Цедит сквозь зубы, невнятно или с явным безразличием. Конечно, для него это плёвое, привычное дело затащить на себя дуреху для собственного кайфа. И то, что после этого запросто может всё рухнуть, ему не интересно. Галочка в списке личных достижений на постельном поприще — вот зачем он гонится.

— Считаешь это нормой? Серьезно?

Это риторический вопрос и я не жду на него ответа, мне вдруг становятся не важны его отговорки и аргументы. Меня душит ярость, от того что я не могу разделить его спокойствия, захлебываясь в собственных обвинительных мыслях. А в довершении всего больше не сдерживаюсь, начиная рыдать, как маленький ребенок, всхлипывая и стирая рукавом слёзы с лица. Андрей неуклюже меня обнимает, встретившись позже с моим взглядом, полным полного порицания.