Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка

Вика поцеловала Машу в макушку, взяла сумку, махнула Ване рукой и ушла. В группе опять воцарилась тишина.

После обеда, лежа в своей кроватке, Ваня думал о Вике. Настя выгнала ее и больше не разрешила приходить. Значит, он никогда ее не увидит. Эта утрата тяжким грузом давила ему на грудь и мешала дышать. Потом он представил, как выпрыгивает из кроватки, идет в другую комнату, останавливается перед Настей и говорит: “И вообще, давай-ка отсюда. И больше не приходи!” Вместо Насти будет дежурить Андреевночка. Вот было бы здорово.

Когда пришла Настя, чтобы забрать его из кроватки, Ваня весь сжался в комок. Пока она его переодевала, он даже не открыл глаз. Сидя у себя за столом, он с ненавистью смотрел на ее спину. Ему было до того тоскливо, что он даже не оглянулся, когда дверь отворилась и в комнату кто-то вошел. Лишь краешком глаза углядел джинсы и свитер. У него екнуло сердце — неужели Вика? Он быстро повернулся и горестно вздохнул. Это были две женщины без белых халатов, но Вики среди них не было. У одной были длинные волосы, как у Вики, только светлые, а вторая как-то смешно произносила слова.

Они пришли вместе с врачом, которую Ваня видел в своей группе всего два раза, однако запомнил, что ее зовут Жанной. Сейчас — Ваня сразу заметил — она вела себя как-то скованно, и ей явно хотелось поскорее выпроводить гостей. А женщина с короткой стрижкой все задавала и задавала вопросы. В конце концов Жанна повела женщин к двери, объяснив, что детям пора ужинать. Ваня удивился: ужин всегда приносили после Настиного перекура, а его еще не было. Они уже стояли на пороге, и тут Ваня решился.

— Пожалуйста, приходите еще, — попросил он женщину с короткой стрижкой.

И очень обрадовался, когда она развернулась и подошла прямо к нему. Она дала ему машинку. Он спросил, нет ли у нее еще одной — для Андрея. Женщина пошарила у себя в сумке и правда достала одну машинку. Они с Андреем раньше никогда не играли с машинками. Они катали их по столу и улыбались друг дружке. Их так захватила новая игра, что Ваня чуть не забыл спросить добрую женщину, как ее зовут. Она ответила, что Сэра, и пообещала прийти еще.

Еще до ужина Настя отобрала у них машинки и поставила их на верхнюю полку. Наутро, едва открыв глаза, Ваня вспомнил о своей машинке. Он сел, вытянул руку и вообразил, как катает ее по перекладине кровати. Потом по стене.

— Настя, дай мне, пожалуйста, мою машинку, — попросил он воспитательницу.

— Машинку? Какую еще машинку?

Ване сделалось не по себе. Ухватившись за прутья, он поднялся в кровати.

— Сама знаешь. Машинку, которую мне подарила Сэра.

— Что еще за Сэра? Не знаю никакой Сэры.

Ване стало страшно.

— Знаешь! Та тетенька со смешным голосом. Она подарила мне машинку. И Андрею тоже! Отдай нам наши машинки!

Настя склонилась над одной из кроваток.

— Не помню никаких машинок, — отмахнулась она. — Наверно, они тебе приснились.

2 Октябрь 1994 — июнь 1995 Голос в тишине

Встреча Сэры и Вани была делом случая. Ее вполне могло и не быть. Подходил к концу долгий день — день ее первого посещения дома ребенка № 10, где она, совершенно к тому не подготовленная, окунулась в мир, словно сошедший со страниц романов Чарльза Диккенса.

Десяток лет спустя она вспоминала, что, приехав в Москву в конце 1994 года, не имела ни малейшего представления о том, чем будет заниматься. “Я была супругой корреспондента газеты, у меня было двое детей-школьников, и я понятия не имела, чем буду заполнять свои дни в предстоящие четыре года. Однажды меня, как новичка, пригласили на собрание Международного женского клуба. Для иностранок, впервые попавших в Москву, это был хороший повод продемонстрировать свои наряды и съесть пончик из “Данкин Донате" в резиденции американского посла. Очередь была как в Кремль.

Организаторы встречи предложили нам записаться на курсы по изучению иконописи, индийской кухни, йоги, русской литературы и прочих достойных материй. На фоне дам, одетых от Гуччи, я сразу выделила двух британок в легинсах, которые продавали спортивные рубашки, вынимая их из стоявших рядом коробок. Они работали в благотворительной группе, поставившей перед собой непосильную задачу — помочь тем россиянам, которые после крушения коммунистической системы оказались на обочине жизни. Чтобы общаться с российскими чиновниками и благотворителями, им были необходимы люди, говорившие по-русски, и я не смогла им отказать. Конечно же мне и в голову не могло прийти, чем это обернется для меня и что к концу четырехлетнего срока я не буду готова уехать из Москвы”.

Итак, в один облачный бесснежный декабрьский день за Сэрой заехала ее американская подруга Луиза, которой срочно понадобилась переводчица для посещения дома ребенка. Москва не радовала своим видом. Перемены, которым предстояло превратить город в залитую неоновым светом процветающую столицу, были в зародышевом состоянии, и даже снега, который прикрыл бы разбитые дороги и замусоренные тротуары, в тот год еще не выпало.

Луизин ярко-красный джип “чероки” был доверху забит детскими шубками и ботинками, горшками, коробками карандашей и ручек, купленными на деньги, собранные благотворительной группой. Здесь же стояли пакеты с домашним печеньем, которое Луиза своими руками испекла и покрыла глазурью.

Проезжая по Садовому кольцу и перестраиваясь из ряда в ряд, чтобы выскочить на полосу разворота в центре скоростной дороги, Луиза ловила на себе любопытные взгляды — в те годы не часто в центре Москвы можно было видеть женщину-водителя, а она к тому сидела за рулем мощного дорогого городского внедорожника. Да еще длинные светлые волосы… Они выехали на Новослободскую улицу, где их джип попыталась обогнать побитая "лада”. Ее пассажиры — четверо накачанных мужчин в кожаных куртках — с презрительной насмешкой смотрели на американку, посмевшую тягаться на дороге с сильным полом.

Прокладывая себе путь по оживленной магистрали, Луиза рассказывала, что, в отличие от других детских учреждений, дом ребенка № 10 находится практически в самом центре города, однако побывать в нем почти невозможно из-за несговорчивости главного врача, которая подозрительно относится к чужакам. Всех американок она считает представительницами религиозных миссионерских культов, а про последнюю переводчицу, побывавшую в доме ребенка, на полном серьезе говорит, что та ее сглазила. С тех пор она наложила строгий запрет на любую благотворительность на своей территории, а если кто-то проявлял упорство, объявляла, что учреждение на карантине. Но сейчас, объяснила Луиза Сэре, они намерены явиться без предупреждения.