Дайсё-ян. Книга первая

– Что там произошло? – спрашиваю я девушку. Алкоголь начинает действовать и притупляет чувство дискомфорта. Развязывает язык.

– Нас не пропустила выезжающая на трассу машина. Водитель отвлёкся, не посмотрел в зеркало при манёвре. Второй удар, слева – это мы попали под колёса попутного грузовика, когда машину бросило на соседнюю полосу. Он, просто переехал нас. Ну и сзади прилетело. – Маша в два больших глотка осушает бокал. Наливаю ей, доливаю себе. Не перебиваю.

– Меня выбросило из машины, – продолжает девушка, – под колёса этого же грузовика. – Её передёргивает при этих словах, а я, представив как Машу переезжает фура, еле сдерживаю желудочный спазм. – Хорошо, что жива осталась. Успела восстановиться. Почти, успела. – заканчивает она и невидящим взглядом смотрит куда–то, перед собой. Не перебиваю. Ей сейчас нужно выговориться. Впрочем, как и мне.

– Когда я увидела, что осталось от нашей машины, подумала что всё, спасать некого. Но, услышала тебя. – девушка смотрит на меня, потом, с каким–то надрывом в голосе, продолжает. – Нет, не подумай, я бы всё равно полезла внутрь, просто, в тот момент…, просто…

Её бокал, внезапно, падает на пол, разбиваясь, и разлетается по полу тысячей брызг и осколков. Как и моё сердце, при виде, плачущей навзрыд, девушки.

Отставляю свой недопитый бокал, поднимаюсь на ноги, и, катя за собой дурацкую штангу, обхожу наш столик. Вокруг Маши, словно неприступные, ледяные торосы, на страже покоя снежной королевы, поблёскивают осколки стекла – «Не пройдёшь!»

«Не ту вы взялись охранять. Обломитесь!» – со злостью думаю я, делая шаг вперёд.

Не обращая внимания на резкую, режущую боль в ступнях, подхожу к девушке, беру за руку, тяну к себе. Она не сопротивляется, встаёт. Мой черёд утешать.

Прижимаю рыдающую девушку к себе, глажу по голове. По её невероятным, густым волосам.

«Нет, она не стерва. И не бесчувственная. Она, просто, совсем одинокая, в этом холодном мире. Как и я. И «продуть» может так, что перестанешь чувствовать не только окружающих, но и себя»

Стоим, обнимаемся. Маша, похоже, выплакав все свои слёзы, судя по промокшему плечу моего халата, успокаивается. Она отстраняется от меня и тут же ойкает, замечая что–то на полу.

– Серёж, у тебя кровь идёт. Ты на осколках стоишь!

«Как будто я не знаю» – мысленно отвечаю ей, а сам, делаю шаг назад, желая поскорее выбраться из этой пыточной. Необдуманный шаг.

Поскальзываюсь на собственной крови и теряю равновесие, опрокидываясь на спину. Мои руки, непроизвольно, в попытке удержаться, хватают ближайшее, что попадается на их пути. Этим ближайшим, оказывается надетый на Машу халат. К сожалению, этого явно недостаточно, чтобы избежать падения, и я увлекаю девушку за собой.

Валюсь первым. К счастью, успеваю опустить голову, и страдает только мой копчик. Сверху, на меня заваливается девушка, а на неё, словно в замедленной съёмке, опрокидывается штатив капельницы, с которым мы, на этот вечер, неразлучно связаны.

– Ай! – восклицает Маша, когда ей в затылок, незаслуженно «прилетает» металлическим предметом.

«Подобное, когда–то уже происходило» – проносится в голове нелепая, для данного случая, мысль. – «Дежавю какое–то»

Внезапно, меня накрывает приступ смеха. Выворачиваюсь из под, неспешащей слезать с мягкой ЮнМи, девушки, обхватываю, поджатые к животу, колени руками и захожусь в диком хохоте.

Сидим на террасе. Стеклянные осколки уже убраны с пола, для чего Мария воспользовалась своей тапочкой, тщательно сметя их в угол, а перед девушкой, на столе стоит новый бокал. На этот раз, располагаюсь напротив Маши, а свои ноги кладу на её колени.

Маша меня врачует. Поливая ступни вином, прямо из бутылки, она осторожно извлекает впившиеся в плоть кусочки стекла. Тихо ойкаю на каждое её прикосновение, и непроизвольно дрыгаю ногой.

Наконец, девушка заканчивает болезненную процедуру, и приступает, непосредственно, к лечению. Чувствую щекотку в заживляемых ступнях, но сдерживаю позыв вырваться из Машиных рук. Терплю.

Через пять минут девушка открывает глаза и, вылив на ступни остатки вина, из бутылки, внимательно осматривает мои конечности.

– Всё в порядке. – констатирует Маша. – Жить будешь.

– А что, были сомнения? – напустив в голос скепсиса, любопытствую я.

– Неа, – беззаботно отвечает девушка, – но твои пятки, теперь, на вес золота.

– Не продам! – «грозным» голосом заявляю я, и убираю ноги с её колен. – Подожду, когда в цене поднимутся.

Смеёмся.

О произошедшем мы больше не говорим. Слёзы девушки и мой истерический, вызванный откатом, смех, сказали за нас двоих. Больше, чем тысяча произнесённых слов. Сидим, наслаждаемся вечером, вином и компанией друг друга.

Нам привозят еду, и я впервые вижу в этом доме кого–то, из обслуживающего персонала. Кроме охранника, разумеется. У того другие функции.

Наверно, ужин на двоих не поместился в кухонный лифт, поэтому, его подают на сервировочной тележке, которую, на террасу закатывает, одетая в униформу, женщина средних лет. С невозмутимым видом, не обращая внимания на кроваво–винную лужу у нас под ногами, женщина переставляет основные блюда на наш стол. Остальное, оставляет на тележке.

– Госпожа Лёр, мне пригласить уборщицу? – задаёт она дежурную фразу. Видимо, устроенный Машей потоп, её, всё же, напрягает.

– Благодарю, Роза, – отвечает ей девушка. Мы справимся сами.

Женщина желает нам приятного аппетита и бесшумно уходит. Маша встаёт и следует за ней, в свою комнату.

«Переодеваться и мыть руки» – догадываюсь я, когда обращаю внимание на пятна крови на её халате и руках. – «Снова, моей. Блин»

Девушка возвращается минут через десять, одетая, на этот раз, в просторную, длинную, чёрную футболку. В её руке – тряпка, ещё сегодня утром, бывшая белым платьем. Она кидает эту тряпку в лужу, встаёт на колени и вытирает ею пол. Потом, поднимается, ногой отшвыривает тряпку в угол террасы, вдогонку к осколкам, и садится на своё место. Пододвигаемся к столу и молча приступаем к трапезе.

Ужин не отличается изысками, как мне представлялось. Никакой ресторанной подачи блюд, никаких кулинарных шедевров. Всё, скорее, по–домашнему. По богатому домашнему.

Маша берёт себе пасту с какими–то морепродуктами, я же, налегаю на свиную поджарку в сливочном соусе с овощным гарниром. Запиваем всё это великолепие предпоследней бутылкой вина, к которому подали фрукты, большую, сырную тарелку и мидии! С сомнением поглядываю на закусь, ибо затолкать в себя столько еды, и оставить место для чего–то ещё не представляется возможным.

– Чем думаешь заниматься, когда покончим с этой котовасией? – спрашивает меня девушка, когда я, набив желудок, отодвигаюсь от стола и с бокалом в руке удобно устраиваюсь в шезлонге. Маша, в отличие от меня, чревоугодием не страдает, поэтому, немного поклевав свою порцию, выбывает первой. Сейчас, она, закончив отпивать из своего бокала, с любопытством на меня поглядывает в ожидании ответа.

Задумываюсь.

Всё то, о чём я размышлял, остаётся в силе. Мне нужно ставить голос, восстанавливать утраченные, за время, проведённое в заключении, навыки игры на синтезаторе и подвижность телу. Нужны деньги. Банально, на одежду и какие–нибудь развлечения. По жилью и еде всё ещё рассчитываю на щедрость хозяйки. Дальше, если я планирую исполнять Майкла Джексона – это ещё и «вижуал». Нужно будет снимать клип, ну и концерт организовать недёшево. Потом, мне нужна ЁнЭ. Можно было бы найти нового менеджера здесь, в том числе из–за банального английского, на котором, тут разговаривают поголовно. Но, уж больно я к ней привык. Родных как–нибудь вывезти надо. Что там ещё? Суды? Нужно заняться своими исками, в отношении агентства. Нельзя игнорировать факт воровства, да и все права на использование моих композиций отозвать не помешает. «Миллион дел!» – как однажды выразилась Маша. – «Или, дел на миллион? Пф–ф!»