Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Дайте место гневу Божию (Грань)
Шрифт:

Сейчас я сам себе был противен с этим запоздалым негодованием на архангела. Однако по его вечно юному лицу я понял, что задел за живое.

– Да, учил, да, послал тебя в мир нести справедливость, – подтвердил он с несвойственным архангелу волнением. – И пусть Он простит меня, но скажу прямо – блаженным было время, когда Грань представлялась бездонной пропастью. Теперь же она – черта, проведенная ногтем по белой скамейке. Боюсь, что законоучители что-то перемудрили со смирением. Вначале все было понятно – Он не желал умножать в мире зло. Но ведь оно умножилось! И мы похожи на каменщиков, которым велели возводить храм, но перед тем связали им за спиной руки. Слепое соблюдение Закона Любви…

Тут он замолчал,

поняв, что говорит непозволительные вещи.

– Я честно старался понять и делать по Его слову, – сказал я. – Но ты привел ко мне сюда мужчину и женщину, нарушил мой субботний день, дал моей отдыхающей душе труд. Для чего, Рагуил?

– Для того, чтобы не было меж нами лжи, – ответил он. – Они идут тем же путем, что и ты, и те же вопросы их беспокоят. Так пусть они знают, что они – не первые, и до них соблюдение Закона Любви было мучительно, и после них легче не станет! Но иного пути нет, друг Даниил…

– Ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи, говорил царь Соломон, – тут я задумался. – Много в его речах простой мудрости, унаследованной от совсем древних предков, но много и такого, что трудно применить к жизни. Вот эти слова о любви, покрывающей грехи, всегда ли применимы? Отец, жестоко убивший разбойников, чтобы спасти сына, – оправдан ли Соломоновой мудростью?

– Ты вернулся к закону Моисееву? – спросил архангел, а женщина легко поднялась с колен.

– Мыслями своими я вернулся, и хочу вновь пройти путь, который в конце стал меня угнетать. Возможно, я найду место, откуда окину взглядом оба закона, и оставшийся за спиной, и простершийся предо мной, возможно, я с Божьей помощью пойму, как совместить справедливость одного и любовь другого, – ответил я. – Но не сейчас. Сейчас я нуждаюсь в отдыхе.

– Ступайте, – велел Рагуил мужчине и женщине. – Вы услышали то, что должны были услышать, возлюбленные, и легче вам от этого не стало. Но, может быть, вы, прислушавшись к молитве Данииловой и уловив в ней странные слова, не сочтете их оговоркой…

– А что за слова? – спросила женщина.

– Крест наш насущный даждь нам днесь, – тихо сказал архангел.

Я вздохнул.

Они поклонились мне и молча ушли – не так, как ходят муж и жена, он – впереди, она – следом, и не так, как юноша идет за девушкой, и даже не так, как могли бы идти старший брат и младшая сестра. Я отчетливо видел в сухом, пронзительно чистом и ясном воздухе – пустыня, бывает, обманывает зрение, но сейчас она бы устыдилась обмана, – как, идя рядом, эти двое клонятся друг к другу, словно бы норовя соприкоснуться висками…

– Это не муж и жена, это не брат и сестра, – сказал я. – Кто эти двое, Рагуил? Что их связывает, если не узы плоти?

– Не брат и сестра, не муж и жена, и ни разу не разделили ложе, – согласился он. – Если ты им скажешь, что они исполняют Закон Любви, горечь будет в ответных взглядах. Очевидно, эти двое – из тех, кто обречен искать в жизни невозможное.

– Как и ты, архангел, – напомнил я. – Как и те, кого ты соблазнил прекрасным словом «справедливость». Не мне одному стало тяжко на этом пути…

Я неторопливо встал и поднял с земли плащ. Там, где он лежал, осталось серебристое, медленно тающее пятно.

– Ты возвращаешься? – спросил Рагуил.

– Я бы хотел побывать у Геннисарета и попытаться понять, как вышло, что…

Он кивнул. В моей жизни было мало женщин, и той, которая осталась на Геннисаретском берегу, я тоже не дал счастья. Всю жизнь что-то мешало мне любить. Уж не за это ли качество избрал меня Рагуил, подумал я, уж не оно ли помогло ему увидеть во мне истинного исполнителя закона Моисеева?

И опять перед внутренним взором встали два лица.

Это были старцы, осужденные на смерть из-за своей нелепой клеветы.

Возможно, Он бы нашел возможность

их спасти. Он бы произнес такое слово, что и Сусанна очистилась бы от подозрений, и два старых похотливых безумца, не выдержавшие испытания пышной плотью, остались жить и набираться ума…

Но у меня такого слова не получилось. И там, на берегу Геннисаретского озера, я сел бы в известном мне месте и попытался, с опозданием во много сотен лет, сочинить это слово… это уже никому, кроме меня, не нужное слово…

* * *

– Что же делать? – спросила я. – Как ты полагаешь, что я могу сделать, чтобы он немного иначе посмотрел на все это?

Новообращенный Даниил пожал плечами. Он сам был в больших сомнениях – видел, что не больно-то по сценарию развивается замысел трех архангелов: взять не просто профессионалов, способных разобраться в странном деле, а людей темпераментных и способных на сильные чувства. В конце концов, и Нартов, и Марчук, и Валевский, и совсем еще молоденький Гошка, и ребята из других бригад были просто менты, следаки, рабочие лошадки, серые солдатики, во многом ограниченные, верящие в силу наработанных приемов; архангелы же могли мобилизовать немалый интеллектуальный потенциал и прийти к тому же результату без лишней суеты. Взяли тех, кто сам столкнулся с невозможностью дотянуться до убийцы и подлеца и пришел в ярость; людей, способных в порыве ярости пожертвовать собой, призвали для этого дела…

Но они, соглашаясь с тем, что любовь в какой-то мере служит оправданием любого деяния, еще не поняли закона любви – и не лекции же им было читать, они, сами того не сознавая, еще боялись жить по закону любви, хотя теперь уже вроде нечего было бояться…

Но их никто не торопил. А время между тем поджимало. И все это видели.

– И все-таки?

– А ты – как ты смотришь на это дело?

– Мне легче, я – женщина.

Он понял, что я имела в виду.

Женщинам чаще приходится приспосабливаться – к другим мужчинам, к другим модам, к другим требованиям. Нартов и Марчук уж если что-то одно с детства задолбили (может быть, и впрямь – с детства?) – так этого из них уже не выбьешь. Решительное неприятие Нартовым психологических вывертов демона было совершенно некстати – ведь не приблатненный же кретин сидит перед ним по ту сторону стола и врет напропалую со слезой в голосе!

То, что Нартов, так неосмотрительно выбранный Намтаром в собеседники, никак не мог приспособиться, стало нашим общим горем.

– Да, – произнес Даниил. – Нам бы раньше встретиться.

Вот этого еще недоставало, подумала я, вроде бы у Теофиля Готье было стихотворение «Загробное кокетство»… И тут же другая мысль меня ошарашила: никто же не говорил и не давал понять, что Даниил – тоже призван навеки из земного бытия! А что, если он – вроде меня, сам увязался?..

Очевидно, интерес в моих глазах был очень уж заметным – он улыбнулся. Уголки рта поднялись – получилась классическая улыбка фавна, нежно-лукавая и соблазнительная. Странным образом она повторяла линию Даниилова лба – сверху, где начинали расти волосы, шла такая же ровная дуга и два острых мыска врезались в темную, с проседью, шевелюру.

В отличие от Нартова, Даниил был высок, тонок, узкогруд, но, глядя на широкие сухие плечи, хороший тренер уже представил бы себе, как на правильные и длинные Данииловы кости нарастить красивые мышцы.

– Ничего бы не вышло, – быстро ответила я. – Мы бы столкнулись, искры бы полетели, и все.

Не люблю, когда во мне сразу и откровенно видят хорошенькую самочку.

Сперва, в юности, меня это смущало – я знала, что мне на такую бурную страсть нечем ответить. Потом было время, когда откровенное мужское внимание казалось мне отвратительным. Тогда я и перешла на спортивный стиль одежды: пусть лучше за феминистку принимают!

Поделиться с друзьями: